Книга О рыцарях и лжецах - Татьяна Веденская

– Для каких цветов? – удивилась Елена Михайловна.

А я не удивилась, история с цветами мне была хорошо известна. На работе, в кабинете Игоря, там, где он принимал своих пациентов, был целый домашний цветник. Изначально Игорь привез эту кучу горшков из Владивостока. Ему этот цветник достался, когда его девушка, его Большая Любовь, в которой он души не чаял, бросила его после десяти лет чудесных, безоблачных отношений и уехала к своему жениху в Израиль.

– Для цветов Анны, конечно. Цветы Анны – они важнее всего, им и место у самого лучшего окна, – тихо сказала Фая, в ее голосе звучала горечь.

– Цветы Анны? – ахнула Елена Михайловна. – Он хранит ее цветы?

– А вы не знали? – хмыкнула Фаина, яростно перемешивая мясо со специями. Еще немного усилий, и мы получим котлеты вместо шашлыка. – Вы ведь, наверное, все это сами видели. Ту самую, Большую и Первую, которую еще называют Незабываемой. Я вот, получается, ни для кого не была Большой и Незабываемой.

– А Юрка? – вмешалась я, напомнив Фаине о мужчине, призрак которого витал над ее жизнью пару лет после того, как они разошлись. Не сошлись характерами, кажется, так это называют. Характер у Файки, как у шарика для игры в пинг-понг, – никогда не знаешь, куда ее понесет.

– Так ведь это он был для меня – Большая Любовь. Я-то для него…

– А с чего вы взяли, что это цветы Анны? – Елена Михайловна вернула нас к теме, с которой я только что так лихо спрыгнула. Мы с Фаей переглянулись.

– Да уж не сомневайтесь, ее цветы. Не удивлюсь, если завтра она и сама заявится. Иногда мне кажется, что Игорь ее до сих пор немного ждет, – сказала Фая самым невозмутимым тоном, который исчерпывающе говорил, насколько сильно это ее ранит.

– Такого не будет, – заверила ее мать Игоря.

– Почему это не будет? Сейчас у нас такой мир, все возможно. Одно письмо в какой-нибудь инстаграм, и все пошло-поехало, старые чувства вспыхивают, как солома. Мы даже можем быть уже женаты и с детьми, можем планировать покупку дачи в ипотеку, почему нет? И все развалится.

– Ты пессимист, как всегда. Игорь не такой.

– Да? Почему ты так уверена? – хмыкнула Фая. – Откуда ты знаешь, какой он?

– Фая, что на тебя нашло? – спросила я, глядя ей прямо в глаза. – Нельзя жить с кем-то и не доверять ему настолько. Нельзя наказывать человека за то, что он не делал.

– Ты знаешь, ты права. Ты-то понимаешь в этом толк. Ты же психолог. Ты не наказываешь людей даже за то, что было сделано и заслуживает наказания. Мать Тереза ты моя. Где вот опять носит твоего Сережу? Почему от него ни слуху ни духу?

– Фая! – крикнула я и подняла руки, невольно защищаясь от нее. Инстинктивный жест, как у собаки, над которой проводят палкой, – животное все равно сжимается в комок.

– Ладно, прости. Прости, прости, – сестра засуетилась, увидев – как всегда, внезапно, – насколько сильно это меня задело. – Я понимаю, это глупо, ненавидеть цветы, но иногда мне так и хочется взять и затушить в них какой-нибудь горящий бычок. А ведь я даже не курю.

В дверь позвонили. Фая помедлила, задумчиво глядя на меня, а затем тихо вышла их комнаты, пытаясь по дороге привести себя в порядок. Свои чувства. Моя сестра ненавидит чувствовать. Она была такой всегда. Это было оборотной стороной ее непреклонной правдивости и той негибкости, которая отличает людей, которые говорят всем прямо в лицо, что именно они думают и куда им всем следует идти. Это у нее от отца. Поэтому он и любил ее больше всех, поэтому они и были с ним – неразлейвода.

– Я думаю, можно будет подсыпать еще немного перца в шашлык, – пробормотала Елена Михайловна, разглядывая мясо в тазу так, словно это действительно был сложный хирургический пациент. Я спохватилась и повесила на лицо дежурную улыбку. Черт, я вообще забыла про нее.

– Только немного. У нас и так тут все достаточно… остро, не считаете? – и я хихикнула. Елена Михайловна улыбнулась в ответ.

– Кто там приехал? – спросила она, хотя сам вопрос не имел никакого смысла, так как мы обе стояли тут, на кухне. – Может быть, ваша мама?

– Может быть. Я не знаю, честно. Мне кажется, она давно уже должна была быть тут. В последнее время она постоянно путает время, опаздывает, где-то задерживается. Я даже начинаю за нее волноваться, – поделилась я.

Это была неправда. Я должна была бы за нее волноваться, но у меня не хватало ни времени, ни сил волноваться за маму, тем более что у нее было все более-менее в порядке. Да, она чувствовала себя немного одиноко. Она переживала, что Фая уехала, что мы ей довольно редко звоним, что у нас свои дела и свои проблемы. Но ведь это нормально? Так у всех? У мамы были подруги, была поликлиника с ее бесконечными очередями, была йога, в конце концов. И дача, на которую, если уж на то пошло, всегда можно было увезти столь ненавистные Фаине цветы. Проблема была в том, что Игорь действительно этими цветами дорожил. Если бы не это – Фая бы давно их уже пристроила. Не такая уж это проблема – избавиться от пары десятков прекрасных цветов.

– Думаете, он действительно все еще ее помнит? – услышала я вопрос.

Елена Михайловна смотрела на меня так напряженно, словно мы были двумя шпионами в плену и у нас было не больше пары секунд, чтобы обменяться секретной, жизненно важной информацией. А иначе – все пропало. Чего всем так дались эти цветы?

– Да, помнит. Это так и есть.

– И Фая переживает?

– А вы бы не переживали?

– Это было так давно.

– Это ничего не меняет и, боюсь, никогда не поменяет. Что там произошло? Я так поняла, что эта Анна в какой-то момент, как говорится, на ровном месте просто развернулась и бросила Игоря, не поговорив, не дав ни одного ответа, ни времени прийти в себя. После десяти лет она ведь даже не потрудилась расстаться с ним лично, оставила ему эту чертову записку. Кто так делает? Она разбила ему сердце, а моя Файка теперь пытается любить оставленные вашей Анной обломки.

– Она не моя Анна, – нахмурилась «мама-жираф». Ее благородное лицо было грустным, словно она хотела что-то сказать, но не решалась. Это было, в какой-то степени, очень странно, что ей вообще есть дело до того, переживает Фая или нет.

– Это нечестно и несправедливо, особенно по отношению к Файке, но такова жизнь. Большая Любовь уходит, а мы потом встречаемся, любим, строим планы. Сидим и составляем список, что нам купить в «Ашане». И рожаем детей. И пытаемся убедить себя, что ничего, что у тех, кого мы любим, до нас уже была Настоящая Большая Любовь! – воскликнула я.

– Мне кажется, сейчас вы говорите вовсе не о Фаине? – склонила голову Елена Михайловна.

– Что? – вытаращилась я. – Нет. Не знаю. У всех у нас есть свои истории в прошлом, разве нет?

– У меня не было, – словно извиняясь, пробормотала она.

– Серьезно?

– Мы встретились еще в школе. Мы сидели за одной партой.