Книга От Балаклавы к Инкерману. Часть 4 - Сергей Ченнык

Все усугублялось двигавшими им амбициями, невероятно усилившимися после удачного отражения бомбардирования союзников. Князь видел в союзниках добычу, «проглотившую сыр» и оказавшуюся в западне, из которой у них было только два выхода: либо идти на пушки сильной оборонительной линии Севастополя, либо грузиться на корабли и отправляться восвояси.

Неудачи трех дней бомбардировки и откровенные просчеты Раглана в стратегии войны сняли с главнокомандующего табу быть исключительно вне критики. Еще 12 октября некий капитан написал домой, что «он (Раглан) выглядит спокойным и сосредоточенным, как всегда. Думаю, он знает, что делает. Вся армия надеется на него», но «…через десять дней, когда артиллерийские бомбардировки не дали результатов, а штурма так и не последовало, и только штаб Раглана знал, что виноваты в этом французы, мнение армии переменилось».

Подполковник Педжет. Командир 4-го легкого драгунского полка. Фото Р. Фентона. 1855 г.

Лагерь 4-го легкого драгунского (4th (The Queen's Own) Regiment of (Ught) Dragoons) полка. Фото Р. Фентона. 1855 г.

Как только стало ясно, что умелого командования в армии нет и Севастополь в ближайшее время останется русским, «…один артиллерийский офицер сказал раздраженно: «Я не знаю, кто больший осел — Раглан или Бургойн!».

Едва только первые батальоны свежеприбывавших дивизий втянулись на пыльные дороги Крыма, Меншиков активизировался.

10 октября князь приказал отыскать своего несостоявшегося начальника штаба, недавно удаленного им же куда подальше, Попова, и отправил его к Липранди, где тот довел до командующего 12-й пехотной дивизией идею главнокомандующего «…сделать сильную вылазку из Севастополя».

Перед этим главнокомандующий сообщил Попову о полученном от Императора письме, в котором тот требовал («…выражает желание, вы понимаете, что такое желание равномерно приказанию»), чтобы было предпринято что-либо «…в пользу Севастополя».

Одновременно, как вспоминал Ден, главнокомандующий вызвал к себе своего адъютанта барона Виллебранта и, «…сообщив ему, что государь упрекает его в бездействии, приказал немедленно отправиться к генералу Липранди в Чоргунскии отряд и спросить его: «не сможет ли он завтра со своим отрядом «помаячить».

Меншикову активные действия виделась в следующем:

- резком сокращении запасов пороха, сильно сократившиеся после интенсивных действий артиллерии во время отражения неприятельского бомбардирования с суши и моря. В первый день было израсходовано до 5 тыс. пудов, во второй и третий дни — до 2 тыс. пудов. В дни после бомбардировки — от 1 тыс. до 1,2 тыс. пудов. Уменьшить расход было сложно, так как огнем батарей нужно было постоянно действовать на осадные работы неприятеля;

- необходимости «…вывести город из охваченного осадными батареями положения». Постоянный артиллерийский огонь союзников выводил из строя до 250 чел. ежедневно, и эта цифра угрожающе возрастала.

- предотвращении готовящего штурма Севастополя. Неотвратимое приближение осадных работ к передовым позициям русских так же неотвратимо рано или поздно должно было завершиться штурмом, отразить который гарнизону крепости было трудно.

Попов предложил князю сосредоточить усилия на уничтожении неприятельской батареи у Воронцовской дороги. По его замыслу взятие не должно было составить большого труда и больших потерь, так как «…все осадные батареи союзников, как мы убедились ночными вылазками, занимаются на ночь войсками слабо…».

Ставка делалась на последующее укрепление взятых позиций, насыщение их артиллерией большого калибра и почти полное исключение сильных английских батарей из действия по крепости. Кажется, князь даже обрадовался такой перспективе, заявив опешившему и явно не ожидавшему столь быстрого согласия Попову: «…Когда главнокомандующий одобряет предположение и когда это предположение соответствует желанию Государя, то исполнение оного должно рассматриваться окончательно решенным».

Попову было чего опешить. Еще недавно демонстративно игнорировавший его главнокомандующий стал покладист, добр и мил: «…Благодарю, ответил мне князь Меншиков, да вместе с тем и вы назначаетесь ко мне начальником штаба; но я писал уже Государю, что нахожу ваше присутствие в Севастополе необходимым, и просил на это соизволения его величества. Поэтому до получения мною ответа я вас прошу оставаться в Севастополе».

Дальнейшее напоминало хорошо срежиссированный спектакль. Не успел полковник прийти в себя от неожиданно свалившейся милости, как в палатку князя вошел Липранди. Выслушав предложения Попова, генерал, слывший в войсках как человек «самолюбивый, хитрый, но дельный», разнес его вдребезги, обратив якобы достоинства в сплошные недостатки.

«Я не могу оспаривать достоинства плана, сейчас изложенного полковником, но могу заметить только, что план этот трудно исполним на практике; я знаю по собственному опыту штурма Воли под Варшавой, что значит брать укрепление в лоб. Чтобы иметь успех в этом предприятии, начальник должен быть впереди, а при этом — все шансы к тому, что он выбудет из строя; без начальника нет порядка, а где нет порядка, там успех невозможен».

Столичный гость не сдавался и стоял на своем, пусть даже нереальном, но уже, вроде бы, «высочайше разрешенном». Он предложил собрать от 500 до 1000 охотников, которым «…в Севастополе недостатка нет», и броском в ночное время заклепать вражеские орудия.

Фантазии Попова продолжались бы и дальше, но Липранди, понявший, какими потерями мог обойтись подобный план, резко прервал дискуссию: «…я уже составил свое предположение, более удобоисполнимое, состоящее в движении на Балаклаву».

Неугомонный столичный гость не успокаивался, ему была нужна сенсационная победа, а для этого нужно было обязательно что-то взять. Зря, что ли, он столько натерпелся в Крыму? Притом взять чем больше, тем лучше: «…имеете ли вы в виду овладеть Балаклавой?».

Липранди вновь остудил пыл Попова, напомнив последнему, что в его распоряжении пока еще всего лишь одна дивизия и «…на это у меня недостаточно сил».

Но оппонент не думал сдаваться и как контраргумент привел ровно то, что в итоге не произошло: «…вы не наступите даже на кончик хвоста неприятеля, ибо сообщения его на Камышовую бухту и Балаклаву останутся неприкосновенными. Положение Севастополя не улучшится ни на один волос, а вы найдетесь в положении весьма рискованном, даже при удаче вашего предприятия».

Дальнейшее трудно объяснимо. Меншиков молчал. Попов намекал. Липранди стоял на своем, отказываясь принимать навязываемый ему план как единственно верное руководство к действию. У него было свое решение.

Упорство Липранди имело основания. Едва прибыв в Крым, он (кстати, по поручению Меншикова) три дня (7, 8 и 9 октября) осматривал неприятельские позиции. Вот описание им увиденного своими глазами: