Книга Моисей и монотеизм - Зигмунд Фрейд

Искажающие замыслы, которые мы стремимся отыскать, оказывали воздействие на предания еще до того, как они были зафиксированы на бумаге. Мы уже обнаружили один из них, возможно, самый значительный. Как мы говорили, с введением нового бога, Яхве, в Кадесе, стало необходимо что-то предпринять, чтобы возвеличить его. Было бы более правильным сказать: стало необходимо адаптировать его, создать для него место и стереть следы предшествующих религий. По-видимому, это было с успехом проделано в отношении религии местных племен: о ней мы больше ничего не слышим. С теми, кто вернулся из Египта, дело обстояло не так просто; они не позволяли лишить себя Исхода, человека Моисея или обрезания. Они действительно были в Египте, но оставили его, и с этого времени все следы египетского влияния должны были быть стерты. Человека Моисея переместили в землю мадиамскую и Кадес и объединили со священнослужителем Яхве, основавшим религию. Обрезание, наиболее подозрительное указание на зависимость от Египта, пришлось сохранить, но при этом было приложено множество усилий, чтобы отделить этот обычай от Египта – вопреки очевидным фактам. Лишь намеренным отрицанием выдающего истину факта можем мы объяснить сбивающий с толку и непонятный отрывок в Исходе [IV, 24-6], согласно которому однажды Яхве разозлился на Моисея за то, что тот пренебрег обрезанием, а жена Моисея, мадиамитянка, спасла ему жизнь, быстро проделав эту операцию[75].

Скоро мы встретимся с другим изобретением, делающим это неудобное свидетельство безвредным.

То, что мы находим признаки явного отрицания того, что Яхве был новым богом, чуждым для евреев, едва ли можно назвать новым тенденциозным намерением: это, скорее, продолжение предыдущего. С этой целью были введены легенды патриархов народа – Авраама, Исаака и Иакова. Яхве утверждал, что он уже был богом этих праотцов; хотя верно и то, что и он сам вынужден был согласиться, что они не поклонялись ему под этим именем[76]. Однако он не указывает, каким же было его другое имя.

Здесь представился удобный случай для решающего удара против египетского происхождения обычая обрезания: повествуется, что Яхве уже настаивал на нем в отношении Авраама и ввел его в знак завета между ним и Авраамом[77].

Но это – грубая выдумка. В качестве знака, отличающего одного человека от других и предпочтения его другим, выбирается то, чего у других людей нет; то, что точно так же присуще миллионам других людей не выбирается. Израильтянин, попавший в Египет, должен был бы признавать каждого египтянина как брата по завету, брата в Яхве. Невозможно, чтобы израильтяне, создавшие текст Библии, не знали, что обрезание было в Египте испокон веков. Отрывок из Иисуса Навина [V, 9], цитируемый Эдвардом Мейером [см. с.168], допускает это без всяких сомнений; но именно поэтому от этого необходимо было отречься любой ценой.

Мы не должны ожидать, что мифические религиозные построения будут уделять слишком много внимания логической последовательности. Иначе народные чувства могли быть бы оскорблены божеством, заключившим завет со взаимными обязательствами с его праотцами, а затем на протяжении столетий не обращавшим внимания на своих человеческих партнеров, пока ему не пришло в голову снова явить себя их потомкам. Еще более приводит в замешательство представление о том, что бог неожиданно «выбирает» народ, провозглашает его своим народом, а себя их богом. Я полагаю, что это единственный пример такого рода в истории человеческих религий. Обычно бог и народ неразрывно связаны, они являются одним целым с самого начала времен. Несомненно мы иногда слышим о том, что народ выбирает другого бога, но никогда о боге, который ищет другой парод. Мы, возможно, лучше поймем это уникальное происшествие, если вспомним взаимоотношения Моисея с еврейским народом. Моисей снизошел до евреев, сделал их своим народом: они были его «избранным народом»[78].

Введение патриархов служило еще одной цели. Они жили в Ханаане, и их воспоминания были связаны с конкретными местами этой земли. Возможно, что они сами первоначально были ханаанскими героями или местными божествами затем были использованы израильтянинами-переселенцами в своей предыстории. Обращаясь к патриархам, они так сказать, проявляли свой местный характер и защищали себя от ненависти, направленной на чужеземных завоевателей. Это было искусной уловкой – заявить, что бог Яхве лишь возвращал то, что когда-то принадлежало их праотцам.

В последующих дополнениях текста Библии был осуществлен замысел относительно избегания упоминания Кадеса. Местом, где была основана религия, раз и навсегда была определена Гора Господа, Синай-Хореб. Причину этого распознать нелегко; возможно, народ не хотел напоминаний о влиянии земли Мадиамской. Но все дальнейшие искажения, особенно периода Священнического Кодекса, имели другую цель. Больше уже не было необходимости изменять в желаемом направлении рассказ о событиях – это уже было сделано намного раньше. Но позаботились о том, чтобы все нынешние предписания и обычаи перенести назад в более ранние времена – чтобы обосновать их, как правило, законами, данными Моисеем – и таким образом утвердить их в качестве священных и обязательных. Однако, насколько бы картина прошлого ни была подобным образом сфальсифицирована, эти действия все же имели некоторое психологическое оправдание. Они отражали тот факт, что в течение многих веков – между Исходом из Египта и закреплением текста Библии при Эзре и Неемиш прошло около восьмисот лет – религия Яхве снова вернулась к соответствию или, возможно даже к идентичности с первоначальной религией Моисея.