Книга Людовик XI - Жак Эрс

Вслед за письмами в города порой приезжали королевские послы, чтобы рассказать о провинностях Людовика, упорствующего в своих заблуждениях. Однако все это не могло навредить дофину. Он нашел хорошее убежище. В Лейвене, а затем в Брюссельском замке Людовик, в отсутствие герцога Филиппа, воевавшего во Фландрии, встретил теплый прием у его сына Карла, графа де Шароле (впоследствии Карла Смелого), герцогини Изабеллы, к которой тогда очень прислушивались при дворе и в Совете, Антуана — «великого бастарда Бургундского», епископа Камбре и двух высших чиновников герцогства — Жана де Круа и Адольфа де Равенштейна. Все его чествовали. Филипп Добрый, который сначала вел себя сдержанно, не стремясь вступать в открытый конфликт с Карлом VII, в конце концов тоже «оттаял». 15 октября 1456 года в Брюсселе он воздал дофину почести, достойные королевского сына, будущего короля. Он преклонил перед ним колено, следовал в его свите с обнаженной головой, подарил ему на все время его пребывания замок Женапп в Брабанте и назначил пенсион в тридцать шесть тысяч франков. Людовик быстро нашел сторонников при бургундском дворе, даже завел сообщников, завоевал дружбу Антуана и Жана де Круа, приняв их сторону в споре с графом де Шароле. Надежно укрывшись, хорошо устроившись, располагая деньгами и по-прежнему плетя интриги, он мог говорить вслух и без опаски о чем угодно, мог в очередной раз оправдаться и свалить всю ви-ну в разрыве на дурных советников короля. 26 октября он сообщил отцу из Брюсселя о своем приезде к герцогу Бургундскому, который, как он говорил, хорошо его принял и каждый день его потчует. Герцог поступает так «в вашу честь, за что я благодарю вас, как только могу». Все выдержано в том же тоне, чтобы преподнести главную мысль: «я поведал герцогу без утайки о моих делах»; я узнал, что Логеак и Бюэй действуют от вашего имени в Дофине, чтобы убедиться, что «ни вы, ни ваше королевство не понесут убытков от жителей этого края». Этим я «весьма удивлен был». Как можно было подумать, что из этого края может исходить хоть малейший вред для вас, или «что я мог бы иметь в мыслях совершить что-нибудь дурное»? Мой дядюшка Филипп тоже весьма этому удивлен и поручил своим послам поговорить об этом с вами.

Действительно, немного спустя он вновь взялся за перо, чтобы назвать имена бургундских уполномоченных и сообщить о их звании: Жан де Круа — камергер, главный воевода герцогства и бальи Геннегау, и кавалер Симон де Дален, тоже камергер, бальи Амьена. Он сообщил об этом и членам Большого королевского совета, которые таким образом узнали о дипломатических инициативах изгнанного принца, считавшегося кое-кем отверженным, врагом мира в королевстве. Прием послов состоялся в Сен-Симфорьен-д'Озоне. Карл VII сначала потребовал, чтобы герцог отказал в любой помощи его сыну, и распорядился ввести мощные гарнизоны в города поблизости от бургундской границы. Но слишком занятый на тот момент английскими делами и неприятно пораженный союзом, поддерживаемым между Филиппом Добрым и Эдуардом IV Йоркским, в конце концов сдался и смирился с тем, что бунтовщик нашел приют и покровительство у могущественнейшего из его соседей, который был волен предпринять все, что ему вздумается.

3. У бургундцев (1457—1461)

В Женаппе Людовик даже в самые мрачные годы не выходил из образа преданного, почтительного сына, сознающего достоинство королевской власти, несправедливо обвиненного или подозреваемого в дурных поступках завистниками, бессовестными людьми, сумевшими завоевать доверие его отца. Мастер в искусстве двойной игры, он, разумеется, не преминул сообщить королю о рождении своего первенца.

Шарлотта, которая, по словам Коммина, «была не из тех, кто дарует наслаждение», осталась в Дофине, за что Савойский двор корил нерадивого супруга. Ему говорили о том, что пора уже приблизить к себе молодую женщину, поскольку она «достигла приличествующего возраста». В конце концов он решился вызвать ее к себе, и брак свершился в Намюре, в январе 1458 года. 15 июля 1459 года, в Женаппе, у них родился «прекрасный сын» Иоахим, и король узнал, что 5 августа крестными отцами младенца стали сам герцог, который подарил ему тысячу золотых монет, и Жан де Круа, а крестной матерью — супруга Адольфа Клевского. Иоахим умер 29 ноября. Людовик явно хотел иметь наследника и не скрывал этого. Немного спустя он написал отцу, извещая его о новой беременности Шарлотты: «насколько можно судить, дело верное, ибо она уже несколько раз чувствовала, как дитя шевелится». Родилась девочка, Луиза, тоже умершая во младенчестве. Еще одна дочь, Анна, родилась в следующем, 1461 году.

Эти письма к Карлу VII, главе семейства и главе государства, не вводят в заблуждение: они были продиктованы не искренним сыновним благочестием, но заботой о том, чтобы не оказаться сброшенным со счетов. По поводу рождения Иоахима он в тот же день и таким же образом написал множество других посланий: своему младшему брату Карлу, герцогу Беррийскому, которому было тринадцать лет, гражданам Лиона, епископу Парижскому, председателям и советникам Парламента, «купеческому голове, эшевенам, мещанам, крестьянам и жителям города Парижа». Эти письма, скорее всего, привели городских магистратов в замешательство; они не знали, как отвечать, радоваться ли этой благой вести. Уже 9 августа, получив известие о рождении Иоахима, жители Буржа поспешили оповестить о нем короля. Они не рискнули вызвать его неудовольствие и, сбитые с толку, плохо владея ситуацией, спрашивали, что им делать.

По правде говоря, принцы, королевские чиновники и слуги дофина, жители городов понимали, что разрыв состоялся. Поступки и затеи, которые казались неуместными советникам Карла VII, постоянно порождали конфликты. Слухи о заговорах, замышляемых махинациях, перехваченных письмах с засекреченными посланиями росли как снежный ком. Двор Людовика в Женаппе и двор герцога Бургундского называли гнездами интриг, очагами заговора. В декабре 1456 года было арестовано семь человек, которые признались, что получили деньги за то, чтобы захватить короля в замке Сен-При и «отвезти его силой, куда им заблагорассудится». Их сдал один из заговорщиков, Жан Шенар, который только что оставил службу у дофина. Он сказал, что больше четырех сотен жандармов были готовы к выступлению. Дело осталось темным, и, несмотря на длительное расследование, на него не удалось пролить свет.

Находясь в суровом изгнании, сын короля все же вел себя по-прежнему как независимый государь. Разумеется, он потерял Дофине, где Карл VII поставил своих доверенных лиц и заручился преданностью всех тамошних чиновников. Но Людовик не отступил; 24 января 1458 года, находясь в Брюгге в обществе Филиппа Доброго, он назначил губернатором Дофине одного из своих приближенных — Жана, побочного сына д'Арманьяка. Это была лишь бравада, не возымевшая никакого действия. Он мог только сурово покарать тех, кто примкнул к королю и предал его. Едва обосновавшись у бургундцев, он велел конфисковать имущество Габриэля де Берна, давнего своего слуги и товарища, который был признан виновным в измене и оскорблении величия «за многие преступления, провинности и вероломство», а на самом деле — за то, что не последовал за принцем в изгнание в Женапп.

Недостатка в деньгах не было, но они поступали нерегулярно. Помимо пенсиона, выплачиваемого герцогом Бургундским, значительные доходы Людовику обеспечивало только приданое Шарлотты. Но чтобы получить обещанные суммы, потребовалось множество демаршей, писем и напоминаний, даже протестов, специальных гонцов. В августе 1457 года Людовик отправил своего дворецкого Перро Фокье к герцогине Савойской, чтобы потребовать остаток приданого в двести тысяч экю. Более того, уже поступившие суммы далеко не всегда выплачивались золотом, а все больше в доходах или рентах с различных имений или владений — налогах, податях, сборах... Так что потребовалось создать в Женаппе специальную финансовую администрацию. В одном отчете о сборах, связанных с приданым, за период немногим более года (1459—1461), упоминается о двадцати восьми разных статьях и различных суммах, переданных целой чередой замковладельцев, наместников, сборщиков налогов, казначеев Савойи, Пьемонта и Бюже. Один только казначей Версея сдал 2500 экю, а соляной пристав из Ниццы — 3500 экю. То есть в целом ровно 17 256 экю савойскими деньгами, из которых составитель отчета был вынужден вычесть 800 ливров в уплату сборщику Бартелеми Кайю «за труды и понесенные расходы... дабы собрать деньги, полученные по оному браку», а еще «поскольку по данному делу выезжал к означенному гос-подину (дофину. — Ж. Э.) во Фландрию и Брабант». Эти деньги, за которыми приходилось ездить так далеко и вырывать их у чиновников и сборщиков податей герцога Савойского, не спешивших давать точный отчет, в конечном итоге дорого обходились. Задача собрать хотя бы часть доходов была возложена на Эктора Жослена, виконта Женевского... за жалованье в тысячу ливров в год. Из 17 256 экю в руках Женаппского изгнанника оказались только три тысячи. Его сборщики сами распорядились остальными деньгами, стремясь наверстать упущенное и ковать железо, пока горячо: перво-наперво 7200 ливров Франсуа Руайе, оруженосцу, советнику и камергеру дофина, за шесть лет неуплаченного пенсиона; затем жалованье секретарю, нескольким жандармам или лучникам, двум вестовым; а главное — несколько лошадей, тотчас подаренных высшим чиновникам, в основном придворным — Жану де Монтобану, Жану д'Арманьяку, Луи де Крюссолю... Нет никаких сомнений, что у Людовика часто не оставалось денег, и приходилось занимать у знакомых или менял, банкиров, финансистов и спекулянтов. Его секретарь Шарль Астар одолжил ему четыре тысячи ливров, которые так и не получил назад. Людовик расплатился с ним пять лет спустя, когда стал королем, уступив ему земли Пьерлатт и сделав его бальи Виварэ и Валентинуа. Судя по всему, тогда было принято рассчитывать на будущее состояние, обязуясь позже осыпать милостями и доходами терпеливого заимодавца. В июне 1461 года все знали, что Карл VII очень слаб и сражен болезнью, которая его доконает, и дофин, с легкостью раздававший обещания, без труда занял у одного менялы 18 тысяч рейнских флоринов, обязавшись вернуть долг через полгода после своего восшествия на престол.