Книга Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

11 мая 1937 года маршал Тухачевский был освобожден от должности замнаркома обороны и назначен командующим войсками Приволжского военного округа. Арестовывать Маршала Советского Союза, заместителя наркома обороны в Москве Ежов не решился и с одобрения Сталина, при поддержке Ворошилова добился нового назначения опального сорокачетырехлетнего маршала Тухачевского на периферийный округ…

Незадолго до своего ареста Михаил Николаевич поделился мучившими его размышлениями — он чувствовал, как за ним неотступно следовали агенты НКВД, — сказав сестре:

— Как я в детстве просил купить мне скрипку, а папа из-за вечного безденежья не смог сделать этого. Может быть, вышел бы из меня профессиональный скрипач…

Михаил Николаевич прекрасно играл на скрипке, любил музыку, живопись, хорошо знал произведения Моцарта, Шопена, Мусоргского, запоем читал Толстого, Достоевского, Шекспира. Прослушав часть Пятой симфонии Дмитрия Шостаковича, Михаил Николаевич сказал композитору: «Пишите так, чтобы люди знали, как трудно нам было…»

Арестовали Тухачевского 26 мая. К нему, как и к другим арестованным по «делу военных» И. Э. Якиру, И. П. Уборевичу, А. И. Корку, Р. П. Эйдеману, применялись жестокие, недозволенные методы допросов. Особенно тяжелым для Тухачевского был день 1 июня. Избиения продолжались почти сутки. Пол комнаты следствия был залит кровью маршала. Даже на листах допроса остались большие бурые следы — засохшая кровь. Ночью Михаил Николаевич, сломленный беспрерывными жестокими избиениями, дал показания…

Избитый, едва сидевший на тюремной табуретке Иона Якир, опухший от постоянных побоев, писал Сталину: «…Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной, честной работе на виду партии и ее руководителей… Я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, к партии, к стране, с безграничной верой в победу коммунизма». Письмо представили Сталину. Тот зачитал письмо в присутствии некоторых членов Политбюро.

— Вам ясно? — спросил генсек. И, не дожидаясь ответа, в углу письма, как это он делал, написал: «Подлец и проститутка». Ворошилов угоднически добавил: «Совершенно точное определение». На письме оставил свою подпись Молотов. Не удержался от грубости Каганович: «Предателю, сволочи и… — Каганович ввернул бранное, грубое слово из лексикона грузчиков, — одна кара — смертная казнь».

Позже Якир, чувствуя приближение казни, направил письмо наркому Ворошилову: «В память многолетней в прошлом честной работы моей в Красной Армии я прошу Вас поручить посмотреть за моей семьей и помочь ей, беспомощной и ни в чем не повинной». Маршал «откликнулся» на просьбу командующего округом Якира: «Сомневаюсь в честности бесчестного человека вообще. Ворошилов».

Свел давние счеты с Тухачевским маршал Семен Буденный, начертав на списке обреченных Тухачевского и других: «Безусловно “Да”. Нужно этих мерзавцев казнить!»

Суд вершился до суда…

И еще один человек в те дни испытал свое бессилие перед неправдой и клеветой на честных и преданных делу революции людей. Это Ян Борисович Гамарник — первый заместитель наркома обороны, начальник Политуправления РККА, армейский комиссар 1-го ранга. Гамарник знал их всех до единого, вместе работали в Реввоенсовете СССР и наркомате обороны, чувствовал, что и его дни сочтены. Впервые это чувство обреченности Ян Борисович ощутил в день похорон застрелившегося Серго Орджоникидзе в феврале 1937 года. Стоя в почетном карауле, Гамарник видел волевое, спокойное лицо трудяги-наркома Орджоникидзе, спрашивал себя: «Почему Серго застрелился?», не находил ответа, пока не встретился с тяжелым взглядом Сталина… С того дня Ян Борисович постоянно жил в тревоге, ощущая недоброжелательное отношение к себе генсека.

Он узнал об аресте Тухачевского в тот же день — 26 мая, подумал об арестованных ранее командирах. Позвонил Ворошилову — его уже не соединяли с наркоматом… Возвращаясь с работы, видел у подъезда дежурившего, негласно приставленного к нему агента НКВД. «Сталин знал о нашей дружбе с Тухачевским, — размышлял Гамарник, — он не оставит меня…» В тревогах и муках прошли еще несколько дней. 31 мая Гамарник нажал спусковой крючок браунинга… Его хоронили 2 июня три человека: жена, дочь и шофер Семен Панов… После крематория прах Гамарника исчез. 10 июня жену и дочь выслали из Москвы.

11 июня 1937 года Специальное судебное присутствие в составе: председательствующего — председателя Военной коллегии Верховного суда Союза ССР армвоенюриста Ульриха В. В. и членов присутствия — заместителя народного комиссара обороны СССР, начальника Военно-Воздушных Сил РККА командарма 2-го ранга Алксниса Я. И., Маршала Советского Союза Буденного С. М., Маршала Советского Союза Блюхера В. К., начальника Генерального штаба РККА командарма 1-го ранга Шапошникова Б. М., командующих войсками Белорусского военного округа командарма 1-го ранга Белова И. П., Ленинградского — командарма 2-го ранга Дыбенко П. Е., Северо-Кавказского — командарма 2-го ранга Каширина Н. Д., командира 6-го кавалерийского казачьего корпуса комдива Горячева Е. И. осудило и признало виновными в преступлениях. Список состава судебного присутствия утверждал Сталин — все члены присутствия, за исключением Буденного и Шапошникова, будут впоследствии осуждены в этом зале и затем расстреляны.

«Судом установлено, — сообщала «Красная звезда» 12 июня, — что обвиняемые, находясь на службе у военной разведки одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР, систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения, совершали вредительские акты в целях подрыва мощи Рабоче-Крестьянской Красной Армии, подготовляли на случай военного нападения на СССР поражение Красной Армии… Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР всех подсудимых — Тухачевского М. Н., Якира И. Э., Уборевича И. П., Корка А. И., Эйдемана Р. П., Фельдмана Б. М., Примакова В. М., Путну В. К. — признало виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене Рабоче-Крестьянской Красной Армии, измене Родине и постановило: всех подсудимых лишить воинских званий, подсудимого Тухачевского — звания Маршала Советского Союза, и приговорить всех к высшей мере уголовного наказания — расстрелу».

12 июня 1937 года, в день расстрела, народный комиссар обороны Ворошилов издал приказ № 96: «Верховный суд вынес свой справедливый приговор! Смерть врагам народа!

…Бывший заместитель народного комиссара обороны Гамарник, предатель и трус, побоявшийся предстать перед судом советского народа, покончил самоубийством… Конечной целью этой шайки было — ликвидировать… советский строй в нашей стране, уничтожить советскую власть, свергнуть рабоче-крестьянское правительство и восстановить в СССР ярмо помещиков и фабрикантов…Мировой фашизм и на этот раз узнает, что его верные агенты гамарники и тухачевские, якиры и уборевичи и прочая предательская падаль, лакейски служившие капитализму, стерты с лица земли, и память о них будет проклята и забыта».

Ошибся маршал: память о безвинно погибших, честных и преданных народу военачальниках жива — им ставят памятники, их именами народ называет улицы и проспекты, о них пишут книги, слагают песни…

После приказа наркома № 96 от 12 июня 1937 года, призвавшего к бдительности, Красную Армию потряс небывалый шторм репрессий. В управлениях НКО, академиях, военных училищах, в войсках и на флотах поднялась гигантская волна арестов — исполнители воли Ежова и Ворошилова вели дела так, что не могло быть ни одной дивизии, ни одного управления, ни одного училища или академии, в которых бы не было хотя бы одного шпиона, диверсанта, «друзей» участников заговора.