Книга Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин

– Беда в том, Дмитрий, что Николай Первый почти не доверяет русским, которые позволили поднять против него оружие 14 декабря 1825 года. Куда ни посмотришь, всюду немец сидит – в армии, в правительстве, в Государственном совете, в Академии наук, чаще всего и по-русски не говорит, все больше на немецком и французском, он понимает, что переборщил с немцами, тем больше опасается и евреев, как самых ловких и угодливых, он ищет им какое-нибудь полезное дело, а не только торговать и обманывать, спаивать русских людей и копить деньги…

– Ты прав, когда говоришь о том, что император ищет для них какое-нибудь полезное дело. Тот же Павел Дмитриевич чуточку рассказал о том, что происходит с евреями, которых он обязал по приказу императора заниматься земледелием, видимо тоже надеясь, что и здесь они проявят особое искусство, ловкость и энергию. Но получилось все как раз наоборот. Евреи согласились заниматься земледелием, им посулили огромные выгоды, первое время они занимались земледелием, но вскоре случился неурожай, они тут же отказались сеять, сбыли весь скот, продали выданный им хлеб, стали домогаться пособий и отказались платить подати. И, как выразился Павел Дмитриевич, проявили «множество пронырливых изворотов», чтобы избавиться от уплаты налогов.

– А говорил граф о том, что евреям предложены были пустующие земли Сибири? Отпускали средства на все, питание и на переезд туда, орудия труда и скот за счет государства, крепкие избы на все семейство. Еврейство будто бы зашевелилось, но правительство тут же спохватилось: а если и Сибирь наполнится корчмами, харчевнями, земледелием никто заниматься не будет, снова начнут корчемствовать, склонять людей к пьянству, разврату и безделью. И переселение в Сибирь отменили…

– Недавно, в 1844 году, Киселев провел через Государственный совет закон, позволяющий евреям заниматься земледелием, в том числе и тем, кто стоит на рекрутской очереди, освобождая от нее. Желающих поехать в Новороссию якобы за свой счет оказалось много, все дали расписки, что они состоятельны, но через какое-то время все оказались без средств, все стали просить помощи, посыпались жалобы… Киселев тут же распорядился помочь им за счет государства. Павел Дмитриевич надеялся создать образцовые еврейские колонии, основывал одну за другой колонии в Екатеринославской губернии – почва, вода, реки и речки, прекрасные условия для земледелия. Но ничего из этого пока не получилось. Десятки инспекторов пишут, что евреи при первой же возможности бросают плуг и вновь занимаются барышничеством.

– Все это, Дмитрий, пустые хлопоты царской администрации. Император подчинил себе всю государственную власть, без его высочайшего соизволения даже самого незначительного решения не принимается, он все подчинил своей воле, правда, и занимается делами чуть ли не круглосуточно. Он – истинный работник на царском престоле. Но если бы прислушивался…

– Я это уже не раз чувствовал в своей судьбе, мой перевод в Петербург тоже решался по высочайшему соизволению. Но вот недавно слышал, что появилась у нас книга Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия», которая пользуется бешеным успехом в России, говорят, что в России нет ни одного дома, где бы не было мемуаров де Кюстина. И действительно, читаешь ее и чувствуешь страшную правду от прочитанного, как метко, точно, досадно то, что иностранец дотронулся до нашей тайны.

– Я читал эту книгу, ты прав, столько болезненного сказал он в этой книге, столько правдивого уловил он в характере императора, в его манерах, в его поведении, мыслях, чувствах… Сначала он восхищается императором, а потом он полностью им разочарован, увидел в Петербурге колосса на глиняных ногах, а в императоре гигантского колосса на глиняных ногах, всюду форма, обеды, система, обряды, стройная ходьба солдат и офицеров, чинопочитание, похвальба, а главное – строевая подготовка его гвардейских полков, любование их выправкой, экзерцициями, парадом… Меня прозвали «красным», «либералом» за то, что я с чем-то официальным не согласился и высказал свою точку зрения. А сейчас чуть ли не все либералы, кто не в окружении императора. Чуть кто самостоятельно о чем-то скажет, так сразу и войдет в эту неприютную часть общества. Стоит лишь похвалить книгу де Кюстина за ее частичную правдивость, как сразу окажешься либералом, ведь император слышать о ней не может, частенько обвиняет себя: зачем он говорил с таким негодяем. В свете никак не могут подобрать ему имя: «неблагодарный путешественник», книга де Кюстина «собрание пасквилей и клевет», «лицемерный болтун», «собака»…

– А меня поразила в книге нелицеприятная характеристика нашего императора, – сказал Дмитрий Алексеевич. – Якобы все говорят о могуществе царского слова, дескать, оно творит чудеса, и все гордятся ими, забывая, каких жертв эти чудеса стоят. Слово царя оживляет камни, но убивает людей. За один год царь восстанавливает величайший дворец в мире, но не обращает внимания на то, что этот дворец стоил жизни нескольким тысячам несчастных рабочих. Этот француз увидел здесь бесчеловечную самовлюбленность. Полностью согласен я и с тем, что ни одного голоса из тех, что славит императора, не раздается с протестом против бесчеловечности его самовластия. Но при этом француз позволяет себе сказать, что весь русский народ от мала до велика опьянен своим рабством до потери сознания. Какая чепуха! И вот европейцы, ссылаясь на его мемуары очевидца, тоже будут утверждать с его слов, что все мы – рабы. Вот глупость так глупость…

– Да и не только в этом глупость маркиза. А что он говорит о Пушкине, о его гибели и о его значении в России и вообще в мировой литературе. Тоже не меньшая глупость и самонадеянность постороннего человека в нашей стране, прогулявшегося в тарантасе по нашей стране.

– Согласен с тобой полностью. Дескать, он прочитал несколько переводов его стихов, он все заимствовал у новой европейской школы, поэтому он не может назвать его национальным русским поэтом. А Лермонтова, написавшего прекрасные стихи «На смерть поэта», он даже не упомянул по имени. Да и собеседник ему попался какой-то малограмотный, видимо из высшего света…

– Любопытно, Дмитрий, только одно – слова императора об абсолютной монархии и почему он против представительного образа правления…

– Да, согласен с тобой… Помню дословно, что он сказал: «Это – правительство лжи, обмана, подкупа. Я скорее отступил бы до самого Китая, чем согласился бы на подобный образ правления». Согласен с императором, представительный образ правления – это правление адвокатов, это гнусный образ правления. «Подкупать голоса, покупать совесть, завлекать одних, чтобы покупать голоса других, – с презрением отверг все эти средства, столь же позорящие тех, кто подчиняется, сколь и того, кто повелевает. Я никогда более конституционным монархом не буду. Я должен был высказать то, что думаю, дабы еще раз подтвердить, что я никогда не соглашусь управлять каким-либо народом при помощи хитрости и интриг». Согласись, замечательные слова произнес император…

– И я с этим полностью согласен, правление адвокатов России невыгодно для ее исторического развития…

Братья посмотрели друг на друга, улыбнулись общим мыслям, но ясно было, что на этом беседа еще не закончилась. И вновь заговорил Николай Алексеевич: