Книга Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

4

Пока его брат Джо делал карьеру в Демократической партии (отец для начала планировал сделать его губернатором), Джон колесил по миру. В 1939 году в Англии он посещал спортивные матчи и балы. Во Франции не забыл о кухне и опере. В Германии катался по Берлину, пока штурмовики, заметив на машине британские номера, не забросали ее камнями.

Не забывает он и об анализе ситуации. В воздухе пахнет грозой. В Лондоне Джон говорит об этом с членами парламента и видит: Англия спит. Она не готова к бою и не думает готовиться.

В весеннем Париже, пользуясь своим статусом сына видного дипломата, а также протекцией посла Уильяма Буллитта, он беседует с министрами, политиками, генералами, дипломатами, журналистами и деловыми людьми. Тревога велика, но Франция наивно чувствует себя готовой отразить любую атаку на фортах линии Мажино и выполнить союзнические обязательства в отношении Польши.

Меж тем Польша марширует и танцует в плену шляхетских грез. Балтийские страны готовятся к съедению Москвой либо Берлином и вроде ждут второго. На Балканах вострят сабли и чистят пушки: болгары, румыны и венгры смотрят в рот Гитлеру; сербы и греки — Чемберлену.

Обо всем этом Джон шлет отцу доклады и аналитические записки. Он получает информацию из первых рук, посещая все эти страны плюс Турцию, Палестину и СССР.

В Москве секретарь посольства Чарльз Болен объяснил Джеку, что здесь его статус не слишком много значит и есть темы, которые лучше не обсуждать. Из Советского Союза он вывез не слишком приятные воспоминания. Это «грубая, нелепая, отсталая, забюрократизированная страна», — пишет он. Причем безразличная к комфорту туристов: «Я летел самолетом, окно в салоне оказалось разбито, но всем было плевать. Пришлось сидеть на полу. Мусорный ветер метался по широким улицам огромных угрюмых городов» — Ленинграда и Москвы. Возможно, эти впечатления отчасти сгладило путешествие в Крым, откуда Джек отплыл в Стамбул.

Следующая станция — Иерусалим. Британская Палестина. В Лондон из Святой земли поступает солидный аналитический доклад о положении на Ближнем Востоке. Загнанные внутрь, но тлеющие противоречия евреев, арабов и британцев видятся ему источником масштабных и длительных конфликтов. А сам регион — объектом стратегических интересов Германии, чьи геополитические амбиции требуют нефти, нефти и нефти, которой здесь навалом.

Как потом утверждал Кеннеди-старший, тексты сына были полезны. Впрочем, считал он, никакая дипломатия уже не удержит Европу и мир от неумолимого сползания к катастрофе.

Посол не верил, что изнеженные и расслабленные европейские демократии справятся с вызовом агрессивных и сплоченных диктатур. Он опрометчиво говорил об этом публично и стал одним из врагов британской прессы. Тем не менее Джо не сомневался: несмотря на преследования левых в Германии и антифашизм советской пропаганды, Москва и Берлин договорятся о разделе Европы. Был убежден: война на пороге и демократии ее проиграют.

Незадолго до начала проверки этой гипотезы на поле боя его сын Джек вернулся в Лондон. Вскоре Лондон и Париж объявили Берлину войну, выполняя обязательства перед атакованной Польшей. Лондон погрузился во тьму — в домах аристократов маскировка скрывала хрустальный пожар фужеров и люстр. Но в этих залах посла Кеннеди, как мы помним, уже не жаловали.

Через три дня после победы Рузвельта Джо, можно сказать, подпишет свою отставку: заявит в интервью Boston Globe, что с демократией в Британии покончено, с Гитлером ей не справиться, и вопрос только один: сколько продержится остров. Статья вызвала бурю. Читатели возмутились. Нет, они не хотели воевать. Но им не нравились слова Кеннеди. Как? Сукин сын Гитлер победит бриттов? Fuck him! Кстати, а свое ли место занимает мистер Кеннеди?

Последняя беседа Джо и Рузвельта была краткой. Через десять минут бледный как полотно президент велел жене отвезти Кеннеди на вокзал:

— Я не хочу видеть этого человека.

5

Но это, как мы помним, будет в 1940-м — после возвращения Джона домой.

В Бостоне он взял курс государственного управления и экономики, стал кандидатом на степень в области политических наук. Оставалось написать выпускную работу, на которую и ушла оставшаяся часть года. Он выбрал выигрышную тему «Умиротворение в Мюнхене». Да, «герой» этой трагической сделки британский премьер Невилл Чемберлен был крайне непопулярен, но читая Times и Economist, изучая стенограммы парламента, протоколы Форин-офиса и Госдепа, Джек все больше задавался вопросом: а что, если дело не в Чемберлене? Что, если к сдаче Чехословакии и новой войне привели не его ошибки, а серьезные глубинные процессы?

Работа Джека напоминала большинство крепких выпускных академических текстов. Никаких эмоций. Почему Лондон так запоздало реагировал на перевооружение, затеянное Берлином? Почему там предпочли полагаться не на мощь империи, а на Лигу Наций? Откуда взялось столь весомое влияние пацифистов? Кто поставил сиюминутные выгоды дельцов, торгующих с Германией, выше стратегических национальных интересов? Что мешало партиям и профсоюзам смотреть дальше своих крохоборских интересов? И наконец: почему с момента прихода к власти Муссолини и Гитлера Берлин и Рим вооружались быстро, а Лондон и Париж — крайне медленно?

Кеннеди отвечал на эти вопросы подробно и смело, используя графики, статистику и примеры. «Миротворцы» Чемберлен и Болдуин[24], на которых принято возлагать главную вину за капитуляцию в Мюнхене, виноваты куда меньше, чем перечисленные автором недуги демократий. Забота о прибылях и комфорте в ущерб государственной стратегии — вот что подорвало оборону Англии, Франции и их европейских союзников, которых они не смогли защитить.

Мюнхенский договор как был, так и остался всего лишь документом, а «объектом критики, — писал Кеннеди, — должны были стать… скорее, обусловившие его факторы. Скажем, такие, как британское общественное мнение и состояние вооруженных сил, делавшее «капитуляцию» неизбежной». Демократия, писал Джон, «вынуждена платить за все из своего бюджета и в своих возможностях ограничена законами капитализма: предложением и спросом».

Несмотря на кажущееся сходство, разница в подходах отца и сына Кеннеди к диктатуре и демократии была огромна. Коротко говоря, отец считал, что демократия слаба и в борьбе с авторитарной и тоталитарной системой обречена на крах; ну а сын утверждал: нет, демократия победит, если будет сильной, преодолеет пассивность и, отказавшись от оборонительной тактики, остановит противника на дальних подступах, перейдет в наступление и разгромит его. А сильной демократию сделать можно. И должно. Иначе и впрямь не будет гарантий, что коварный и жестокий враг не покусится на ее устои, ценности и достижения. Свобода должна не только уметь себя защищать, но и нейтрализовать, а если надо — то и беспощадно громить своих недругов.