Книга Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - Генрих Харрер

Наш провожатый, погонщик ослов, оставил нас здесь одних и забрал своих животных с собой. Может быть, сказал он на прощание, нам доведется когда-нибудь свидеться в Лхасе. Он много восторженно рассказывал о том, какие там красивые девушки и какое вкусное пиво. Теперь наш путь лежал вверх по серпантину на перевал Шипки, за которым была граница. Ни тибетских, ни индийских пограничных застав мы не встретили. Ничего, кроме обычных горок камней с молитвенными флагами и первого знака приближающейся цивилизации – мерного столба с надписью «Шимла 200 миль».

Мы снова оказались в Индии.

Но никто из нас не был намерен долго оставаться в этой «гостеприимной» стране, где нас не ждало ничего, кроме лагерных бараков за колючей проволокой.

Мы снова переходим границу

Мой план состоял в том, чтобы вместе с Коппом при первой же возможности вернуться в Тибет. Мы были уверены, что у мелких чиновников, с которыми нам до сих пор приходилось общаться, просто было недостаточно компетенции, чтобы разобраться в нашей ситуации. Поэтому на этот раз мы хотели попытать счастья у высших властей. А для этого нужно было попасть в Гарток, столицу Западного Тибета, где находилась резиденция главы всего региона.

По широкой обихоженной торговой дороге мы спустились на несколько миль к первой индийской деревне. Она называлась Намгья. В ней мы могли остановиться, не возбуждая подозрений, поскольку пришли из Тибета, а не с индийских территорий. Мы выдали себя за путешествующих американских солдат, купили съестных припасов и расположились на ночлег в деревенской гостинице. Потом мы разделились. Ауфшнайтер с Трайпелем отправились по торговой дороге вниз по течению Сатледжа, а мы с Коппом погнали нашего осла по боковой долине, на северной оконечности которой находился перевал, а за ним снова начинался Тибет. Как следовало из карт, сначала наш путь пролегал по населенной долине реки Спити. Я был рад, что Копп решил присоединиться ко мне, потому что это был умелый и опытный человек, да к тому же всегда готовый прийти на помощь веселый товарищ. Его берлинский юмор казался неиссякаемым.

Два дня мы двигались вверх по течению Спити, потом свернули в боковую долину, которая, судя по расположению, должна была вести через Гималаи. Правда, к сожалению, эта область не была отражена в наших картах. От местных жителей мы узнали, что, пройдя через мост, который называется Сансам, мы уже пересекли тибетскую границу. Всю эту часть пути у нас по правую руку возвышалась очень красивой формы гора Риво-Паргьюл, одна из гималайских вершин высотой почти 7000 метров. Мы вступили на территорию Тибета в одном из немногих мест этой страны, где в нее вдаются гималайские хребты. Мы снова забеспокоились, далеко ли нам удастся пройти на этот раз. Впрочем, в этих краях нас еще никто не знал, и ни один враждебно настроенный чиновник не предупреждал население о том, что контакты с нами нежелательны. Так что мы представлялись местным жителям паломниками, идущими к священной горе Кайлас.

Первая тибетская деревня, в которой мы оказались, называлась Кьюрик и состояла из двух домов. Следующая, Дотсо, была уже заметно больше. Тут нам повстречались монахи, больше сотни человек, которые рубили тополя. Они собирались доставить эти бревна через горные перевалы в Трашиган для возведения какой-то храмовой постройки. Это самый большой монастырь провинции Цурубин, и его настоятель одновременно являлся высокопоставленным светским чиновником. Сам он тоже находился здесь, со своими монахами, и мы уже было испугались, что наше путешествие преждевременно закончится. Когда он стал нас расспрашивать, мы представились авангардом очень важного европейца, у которого были получены все разрешения от центрального правительства в Лхасе. По-видимому, чиновник нам поверил, и мы с облегчением продолжили свой путь.

Особенно трудным оказался подъем на перевал, который тибетцы называют Бю-Бю-Ла. Он, судя по всему, находится на высоте около 5700 метров, потому что разреженность воздуха давала о себе знать самым неприятным образом, а ледниковый язык близкого безымянного глетчера нависал над самым перевалом.

По дороге мы встретили нескольких бхутия, которые тоже направлялись вглубь страны. Они, в отличие от наших прошлых тибетских знакомцев, оказались милыми, приветливыми людьми и даже пригласили нас к своему костру выпить чашку горького чая с маслом. А так как мы расположились лагерем рядом с ними, вечером они принесли нам еще и вкусную крапивную похлебку.

Мы находились в ненаселенной местности и в следующие восемь дней только время от времени встречали небольшие караваны. Одна из нечастых встреч мне очень запомнилась. Это был кочевник, молодой человек, в длинном овечьем тулупе, с обычной для тибетских мужчин недуховного звания косой. Он отвел нас к своему черному шатру из ячьей шкуры, где его ждала молодая жена, веселое создание, которое, казалось, непрестанно смеялось. В шатре мы заметили сокровище, при виде которого у нас с Коппом потекли слюнки: чудесный окорок дикого животного. Кочевник охотно согласился продать нам часть своей добычи за совсем небольшие деньги, попросив только, чтобы мы никому не рассказывали, что он занимается браконьерством, иначе его накажут. Убийство живых существ, будь то человек или животное, идет вразрез с духовными предписаниями буддизма, поэтому охота строго запрещена. Тибет – феодальное государство, все люди, животные и земля принадлежат Далай-ламе, чьи указания – закон для всех.

С этими приветливыми людьми у меня уже получалось вполне сносно объясняться, и меня очень радовало, что мои познания в местном наречии так быстро растут и ширятся. Мы договорились вместе пойти на охоту на следующий день и остались ночевать в шатре у этой молодой пары. Кочевник и его жена были первыми веселыми тибетцами, которых мы повстречали за время наших странствий, так что они запомнились нам надолго.

Их гостеприимство достигло апофеоза, когда из дальнего угла шатра на свет божий появилась деревянная бутыль со свежим ячменным пивом. Это был мутный, молочного цвета напиток, с виду вовсе не похожий на тот, что мы именуем пивом. Впрочем, на организм он воздействовал так же.

На следующий день мы втроем отправились на охоту. У тибетца было допотопное ружье, в нагрудной сумке лежали свинцовые пули, порох и фитиль. Увидев отару диких овец, он от искры кремня запалил фитиль. Нам не терпелось увидеть этот музейный экспонат в действии. Раздался оглушительный грохот – бум! – и, когда дым рассеялся, овец уже и след простыл. Животные спаслись бегством. Прежде чем скрыться за скалами, некоторые овцы оборачивались и глядели на нас, будто посмеиваясь. Нам тоже не оставалось ничего другого, как рассмеяться. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, мы насобирали дикого лука – он в изобилии рос по склонам и составил прекрасный гарнир к жареному мясу.

Судя по всему, жена нашего горе-охотника была привычна к неудачам мужа на этом поприще. Увидев, что мы возвращаемся без добычи, она так развеселилась, что от смеха ее глазки-щелочки исчезли вовсе. Она предусмотрительно решила приготовить обед из дичи, добытой в предыдущие дни, и усердно жарила мясо. Мы наблюдали, как она готовит, и очень удивились, когда женщина вдруг, безо всякого стеснения, сбросила с плеч огромный овечий тулуп, перехваченный разноцветным поясом. Бесформенный тулуп стеснял движения рук, и теперь, освободившись от него, она спокойно продолжала заниматься своим делом с обнаженным торсом. Позже мы еще не раз встречали подобную непосредственность. Нам было жаль расставаться с этой милой парой, но надо было идти дальше. Так что, прекрасно пообедав и отдохнув, мы снова двинулись в путь.