Книга Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - Фернан Мейссонье

Нужно сказать, что в том положении, которое я занимал, у меня было много времени. Я ухаживал за девушками не потому, что был донжуаном, а потому, что у меня было время. Восемь, девять часов в день! Я был свободен. Имел машину. Деньги. Вечера-сюрпризы, всякое такое… Я любил смеяться. И девушки любят смеяться. Если доведешь ее до слез, внимания не привлечешь. Я-то знал много девушек!

Ну вот, с той или с другой, но всегда семья меня принимала. Никогда не было такого, чтобы родители ставили препятствия нашим отношениям. Ни в одной семье не сказали: Как? экзекутор? О нет! Конечно, тот итальянец, когда узнал, что я экзекутор, он решил познакомиться с моим отцом. Чтобы узнать, было ли у меня положение, достойное его дочери. И все! Но не было такого, чтобы сказать: нет, мы запрещаем! И когда говорят, что экзекуторы женятся только в своем кругу, на дочерях экзекуторов, это полностью неверно. В итоге мать моей дочери, Симон, я встретил на Таити. И тут выяснился невероятный факт, невероятное совпадение, если такое придумать, никто не поверит: фамилия бабушки моей девочки была Гильотен! Я и вправду был предназначен для этой работы!

Работа и подработка

У меня было много времени, мне было легко ухаживать, но тем не менее я не бросал дела. Несмотря ни на что, у меня была голова на плечах. Меня в жизни всегда выручал дар зарабатывать деньги играючи. Всю свою жизнь я развлекался и при этом зарабатывал деньги! Коммерция у меня в крови. Уже в возрасте десяти лет, в детском лагере в Бен Чикао рядом с Медеа. Мама писала мне, посылала открытки. А я менял эти открытки на карандаши. Для меня эти открытки, когда я их уже получил, не имели большой ценности, а вот карандашами можно было пользоваться. И с другими ребятами я менялся, открытку на карандаш. Ведь карандаш — нужная вещь.

Позже чего я только не делал, чтобы заработать на жизнь без большого труда. Например, я занимался сбором лома. Я решил, вот, многим не хватает железа. В то время в Италии, в Японии не хватало железа, у них не было железных рудников: дефицит железа. Сейчас они этого уже не делают, а тогда они покупали железный лом. Продавать его было выгодно. Было два итальянских корабля, которые грузились железом по самые борта. У меня тогда, помню, был автомобиль 2CV. Однажды на краю дороги я вижу газовую плиту. Останавливаюсь, открываю багажник, загружаю плиту и уезжаю. Девушка, которая была со мной, удивленно спрашивает: «Что ты такое собираешь?» А газовая плита — это десять-двенадцать килограмм, из литого железа. Литье стоило тогда… кажется, 0,50 старых франков за килограмм. То есть в сумме от 7 до 10 франков, три-четыре литра горючего! Я покупал и продавал железный лом, вот и все дела. Позади бара был огромный двор. Я там устроил жуткую свалку старья. Когда у меня набиралось пять-шесть тонн лома, я приезжал на грузовике и продавал медь и железо оптом. А мальчишки сообщали мне: там-то я видел то, а там есть старый мотор… И оп! мы за ним ехали. Мотор от «Юника» был алюминиевый, это стоило дороже, чем железный лом, но — внимание! — нельзя, чтобы с ним вперемешку было железо. Поэтому мы ломали молотком. Я все это разделял, меня это забавляло! И я забирал алюминий. И все в таком духе. Мне это нравилось.

Потом в 1957 году я нанялся в охрану порта Алжир. От мола Бийяр, находившегося рядом с маслозаводом Тамзали, и до адмиралтейства, до набережной Транза все набережные Алжира составляли пять километров в длину. Нам платили морские компании. Нашей обязанностью было наблюдать за набережными и предупреждать кражи. Потому что кражи на набережных происходили и днем, и ночью: кражи машин, запасных колес, всего такого… Таким образом, нашей обязанностью было наблюдение. Мы присягали задерживать воров, но вместе с морской таможней мы были в первых рядах желающих попользоваться! На набережных были десятки тонн разнообразных товаров, сложенных во всех углах. Шло ужасное расхищение. Ящики фруктов, овощей, всего прочего. Я брал и отдавал. В итоге каждый день по двадцать кило картошки или чечевицы, горошка пли кофе я отдавал или Зоре, моей служанке, или друзьям, потому что дома нас было всего трое. Я никогда не продавал этих продуктов, я был счастлив доставить удовольствие несчастным. Я был, в некотором роде, социальным бандитом. В 1755 в Валенсии бедного Мандрина колесовали за те же действия!

Так вот, вся эта охрана состояла в основном из рабочих, которые так или иначе были безработными. Это не так уж хорошо оплачивалось. Среди коллег я один имел машину, мою 2CV. Когда я дежурил ночью, я привозил приятелей, и они делали обход за меня. Я же снимал заднее сиденье, опускал переднее и таким образом получал место для сна на маленьком матрасе. А взамен я отвозил их на другой день. Когда я не дежурил ночью, я работал таксистом на своей машине! У тех, кто заканчивал в двадцать три тридцать, не было времени вернуться домой из-за комендантского часа с полуночи. И в двадцать три тридцать сын моей служанки будил меня. Я выезжал на машине, ехал забирать четырех-пятерых коллег. Я их отвозил к ним домой, в Баб-эль-Уэд. Они платили около 100 тогдашних франков. Это занимало у меня едва ли пять минут, но так я зарабатывал на горючее на всю неделю. Никакое такси не могло работать после комендантского часа. Но я мог ездить, с моим удостоверением экзекутора. Скажем так, я работал подпольным таксистом. Это меня забавляло. Если меня останавливали в полночь, в час утра, я показывал удостоверение, и меня сопровождали до дома.

В итоге все были довольны. Коллеги были очень довольны тем, что ночевали дома, а некоторые еще и тем, что не ходили босыми. Потому что иногда после казни я забирал старые башмаки осужденных. Потому что эти башмаки без задника падали на землю, когда человека опрокидывали. Иногда на них было немного крови, но я их мыл и отдавал их несчастным, нищим на набережных. Так один араб сказал мне однажды: «Ты хороший христианин, хороший француз. Ты думаешь обо мне. Да защитит тебя Господь!» Знал бы он, откуда они! Я их отдавал, потому что думал, а зачем их выбрасывать? Я ему не скажу, откуда это, а у него будет пара башмаков. Так вот.

Пока я работал на набережных, у меня родилась идея быть в той или иной мере контрабандистом. В порту Алжира была контрабанда. На кораблях, приходивших из Японии, были разные джинсы, рабочая одежда кочегаров, часы. А тогда часы и спецовка были предметом подпольной торговли. Сейчас уже так не делают, но тогда рабочие носили спецовку. А она стоила… помню, они продавали ее за 7 тысяч старых франков, брюки и куртку. Я же покупал за 1500 и продавал за 2500. Но я хотел знать, куда они их сбывали. Потому что были арабы, продававшие это все потихоньку, без налогов. И я хотел знать, кто был там главным. Чтобы пойти напрямик. Через несколько раз я узнал, кто был главным. Я пошел к нему напрямую. И потом перепродавал ему по 4000 франков — старых франков — спецовку, джинсы. Это было незаконно. Это было… пфффф… Вот чем я иногда занимался, такими вот вещами. А потом я купил грузовичок. И снова занялся ломом. У меня было столько свободного времени. Пусть у тебя полно времени, но даже ухаживанием за девушками невозможно все время заниматься. Все работали. И я был не из тех, которые могут сидеть в баре и играть в карты. Это бы меня достало; вот я и занимался тем, что меня забавляло.

В порту Ачжира каждая компания, складируя товары даже на открытом воздухе, платила сбор с квадратного метра. А я заметил, что на набережных валялось множество использованных поддонов. Деревянные поддоны иногда ломаются. И вот там валялись кучи этих деревянных остатков, иногда оставаясь там месяцами. А потом приходили полицейские и накладывали штраф. Если морские компании — их там было как минимум десять, и среди прочих — «Морские сообщения», «Трансатлантическая компания», — если они не убирали валяющиеся поддоны, они должны были платить штраф, зависевший от времени и от занимаемой площади. Ну вот, а я дарю полицейскому порта блок сигарет, а он угрожает штрафом «Трансатлантической компании» из-за этих ломаных поддонов и в зависимости от занимаемой площади. Через два-три дня я иду по компаниям. В «Компании Ле Борн» я говорю: «Вы не продаете дерево, которое валяется на набережной?» Они: «Вы это все уберете и даже ничего не заплатите, но только быстро! иначе нам придется платить штраф. Вот уже месяц, как у нас лежит этот хлам». Оп! И две тонны дерева бесплатно! И потом я шел в мавританские бани. Они там покупали дрова для отопления бань. Я брал с собой двух-трех арабов из мавританских бань и сына хозяина, и я ехал в порт на грузовичке. Так я поставлял дрова для отопления мавританских бань Эль-Биара, в верхней части Алжира. Мы ехали к мостовому крану. Взвешивали. Там было, положим, пятьсот, шестьсот килограмм. Они выгружали и платили мне по одному, по полтора франка за килограмм. И сразу я получал денег… сразу на неделю. За три рейса. Детская забава! Да еще иногда были банановозы. Когда судно шло из Африки, оно перевозило также птиц, обезьян… В Алжире у всех служащих национальной безопасности[19] и легионеров были обезьяны. Я уверен, что алжирские французы вспомнят, что в 1957–1958 году в Алжире служащие национальной безопасности и легионеры всегда держали одну или двух обезьян в своем джипе. Так вот, это я продавал им обезьян. Я покупал маленьких обезьян из Конакри. Да, я перепродавал маленьких обезьян и птиц. Я выносил обезьянок из порта, не проходя через таможню. Покупал одну, двух, трех обезьян, постепенно, когда приходили суда. Вот такие штуки нравились мне и позволили мне купить у тети пять квартир в 1958 году. Мне было всего двадцать семь лет. Я был состоятелен и счастлив.