Книга Судьба короля Эдуарда - Эмиль Людвиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В одном из выступлений принц сказал: «Будем надеяться, что наступят дни, когда на случай конфликта общество обезопасит себя гарантиями в лице некой силы, которая может сказать: „Move on!“[20], как это делает на улице лондонский полицейский, видя двух ссорящихся мужчин».
Ежедневные донесения держали Лондон в курсе дел, и растущие успехи принца на международном поприще не являлись секретом для государственных мужей. Однако все были немного удивлены, когда по возвращении в Англию в декабре 1919 года принц на встрече с правящей элитой произнес в Мэншн-Хаусе свою первую весьма значительно речь. В тот вечер все с интересом ожидали речи американского посла Пейджа, знаменитого оратора, который должен был выступать последним. Ллойд Джордж в типично английской манере приветствовал принца несколькими слегка ироничными словами. Принц встал для ответного слова, и шесть тысяч слушателей подумали, что он произнесет несколько фраз, как уже не раз бывало в подобных случаях, а потом наступит черед Пейджа, который, собственно, и являлся гвоздем программы.
Каково же было удивление собравшихся, когда они услышали, как принц для начала отплатил Ллойд Джорджу той же монетой, а затем продолжил:
«Я вернулся с гораздо более ясным представлением о том, что такое Британская империя. Я не настолько глуп, чтобы полагать, что великолепному приему, оказанному мне в Канаде, равно как и сегодняшнему, я обязан лишь данью уважения лично к моей персоне. Я понимаю, что прием этот оказывается сыну и наследнику короля».
Потом, отложив уже в сторону листки со своими заметками, принц в течение получаса продолжал свободно говорить и в заключение заметил:
«После подписания перемирия прошел год, но во многих частях света миллионы людей по-прежнему истерзаны неразрешимыми проблемами, измучены нищетой и почти сломлены отчаянием… В чем сегодня состоит наш долг? Он состоит в том, чтобы показать миру, что мы способны работать над решением социальных, экономических и промышленных задач в духе честности и сочувствия, всем сердцем стремясь к нашей цели. Эта цель — более человечные условия жизни, гарантия того, что каждый мужчина, каждая женщина этой страны смогут пользоваться справедливыми плодами своего труда, а каждый ребенок, рожденный в этой стране, сможет добиться успеха».
Эта столь своевременная речь принца, нашедшего в 1919 году слова, которые мог бы повторить даже президент Рузвельт[21] спустя двадцать лет, произвела сильное впечатление; речь, блестящая по форме и глубокая по содержащейся в ней социальной критике так сильно всех поразила, что американец, бывший несколько минут назад в центре внимания всех присутствующих, встал, демонстративно сунул свои записи в карман и, давая понять, что ему трудно соперничать с предыдущим оратором, ограничился словами:
— Your Royal Highness, Ladies and Gentlemen![22] Я предлагаю тост за здоровье лорд-мэра Лондона.
В Империи появился новый оратор, говорили на следующее утро. Правительство, которое под руководством Бальфура в тот момент заново отстраивало фасад Империи, сообразило, что самым эффективным будет поскорее отправить Эдуарда для представительства в другую страну. В самом деле, на что мог бы рассчитывать чопорный посланник Англии, классический дипломат, исполненный карьерного высокомерия? Вряд ли ему стоило надеяться произвести благоприятное впечатление на население в доминионах, в частности на женщин. Дипломат явно проигрывал рядом со стройным и красивым молодым человеком, с несколько вымученной улыбкой, чья сдержанность, от которой он так никогда и не смог избавиться, только усиливала симпатию к нему и придавала его облику романтизма. Итак, в путь, в Австралию, где состояние умов вызывало опасения! Если коммивояжер продал за месяц сотню автомобилей, тогда как его более опытные коллеги с трудом сбыли всего-навсего по тридцать, разве предприятие сразу же но возвращении не пошлет его в следующую командировку, при этом увеличив ему жалованье?
Принца немедленно еще раз отправили в поездку, но, правда, без увеличения жалованья. Через три месяца после его возвращения с Запада он вновь отправился в путь — на Восток. На этот раз поездка продолжалась полгода: Бермудские острова, Гонолулу, острова Фиджи, Новая Зеландия; опять тысячи рукопожатий, опять сотни речей, опять миллионы людей, к встречам с которыми надо было готовиться, симпатию которых необходимо было завоевывать улыбками и дружескими словами, а затем делать выводы, задавая вопросы и записывая впечатления.
Но все-таки путешествовать очень любопытно, случались и забавные эпизоды. На экваторе, например, принц прошел традиционный обряд посвящения в подданные Нептуна; Эдуарда бросили в воду, распевая при этом:
В Сан-Диего Эдуард слушал самый большой орган в мире, установленный под открытым небом, на Гавайях солдаты в желтой форме медленно прошли перед ним парадным строем под звуки каких-то невидимых хоров; а в Суве жители приветствовали принца, приколов к одежде его фотографии. Наблюдая восемь тысяч маори, танцующих для него на фоне огромного, сверкающего моря, или облачаясь в просторный наряд из миллиона перьев птицы киви; видя заключенных, которым позволили влезть на стену тюрьмы, чтобы его приветствовать; видя, как в купе его вагона набиваются девушки, чтобы прикоснуться к подушкам, на которых он сидел, получая от них в подарок пижаму, сшитую, стежок за стежком, только их руками; видя матерей, которые протягивали к нему больных детей, чтобы он своим прикосновением излечил их, принц чувствовал во всей этой пестроте и привлекательность и опасность.
…Но пока что Эдуард в Австралии, и множество школьников живыми буквами образуют слово Welcome[24]; в Бендиго его автомобиль проезжает под триумфальной аркой; девушки бросают ему цветы; какой-то огородник приветствует его, подняв над головой огромный капустный кочан-рекордсмен, самый большой из тех, что когда-либо ему удавалось вырастить; сотни миль люди ехали верхом через пустыню лишь затем, чтобы на две минуты увидеть его на стоянке поезда; какой-то смутьян-социалист устраивает ему овацию, а на последней триумфальной арке, под которой он проезжал перед отъездом, красуется надпись: «Австралия гордится Вами».
Возвращаясь на родину, он не мог не задаваться вопросом, каким же образом британский королевский орел с подрезанными крыльями сможет соответствовать старинному романтическому представлению о монархии. Да и как ему самому среди всех этих почестей сохранить нравственное равновесие? Наконец, и это главное, сумеет ли он вырваться из этого затягивающего водоворота, найти близкую душу и создать семью? Ведь он всегда один посреди этого безумного вихря…
