Книга Петр Лещенко. Все, что было. Последнее танго - Вера Лещенко

И вот, спасибо Яну Босдрижу, голландскому кинорежиссеру, метрическую книгу нашли. Мы иностранцам свои архивы открываем с большим удовольствием. Она спокойненько лежала больше века и пылилась на полках районного архива. Так вот в книге записано: Дочь отставного солдата ЛЕЩЕНКОВА МАРИЯ КАЛИНОВНА, 02.06.98 родила сына Петра, крещен был 03.07.98, крестные – дворянин Александр Иванович Кривошеев и дворянка Катерина Яковлевна Орлова. Вот так новость. Запись в свидетельстве о рождении я привела по памяти и, поверьте, совершенно точно, что фамилия и отчество у Петиной мамы были другие. Значит, выписывая свидетельство о твоем рождении, по которому потом ты получал паспорт, мама твоя уже изменила фамилию и отчество. Ведь и в своем паспорте мама была записана как Лещенко Мария Константиновна. Чем такая перемена была вызвана, не знаю.

Попробую дать объяснение и дате, упомянутой мной. В документе том было две даты: родился и крещен. Я запомнила одну – 3 июля, возможно, это и была дата крещения. В протоколе допроса ты указал тоже 3 июля, а вот в карточках твоего ареста значится 02.06.1898. Карточки оформляли по паспорту, не исключено, что в паспорте было 2 июня. Ничего удивительного, что ты называл 3 июля, мне тоже часто приходилось переписывать какие-то анкеты, так как по привычке, тобой привитой, указывала свой День Ангела – 30 сентября, вместо дня рождения – 1 ноября.

Теперь подробнее о том, что помню по твоим рассказам и обмолвкам. Своих деда с бабушкой ты ни разу не видел. Дед был из солдат, бабушка была поварихой в одном богатом доме. Они отказались от дочери, твоей мамы, узнав о ее беременности. Марийка была их единственной дочерью, образование ей дать они не смогли, в пятнадцать лет определили прачкой в имение Курисов в Исаево. Говорят, хороша была Марийка и украинские песни пела так, что заслушаешься! На нее многие заглядывались. В Исаево она жила и работала на хозяев, пока ей не исполнилось семнадцать. Видимо, кто-то из той семьи и стал твоим отцом. Марийка уехала к родителям, которые жили на хуторе рядом, об этом мне уже поведала сама мама Марийка, но те отправили дочь обратно в Исаево, где ты и родился. Больше она с родителями не общалась и ничего друг о друге они не знали. Хотя, конечно же, слышали о твоем рождении. Там слухи от хутора к хутору быстро распространялись. О доброте и порядочности семьи Курисов, конечно, в рамках дозволенного их дворянскому титулу, сохранилось много легенд. Мне кажется, и о тебе они заботились, пока ты рос, ведь неспроста у прачки крестные сына – дворяне.

Когда мы приехали с тобой в Бухарест, то жили с твоей мамой и твоим отчимом. Мама тогда уже серьезно болела, почти не вставала. Ее мучили, как она сама говорила, почечные колики. Ты привозил врачей, доставал лучшие лекарства, как мог облегчал ей жизнь. Я оставалась с ней дома, когда ты был занят. Как-то мама попросила заварить ей чай с мятой. Ты меня обучил этому таинству. Заваривание было процессом сложным, но результат того стоил. Когда я принесла Марийке чай, она долго наслаждалась ароматами мяты и других трав, а потом призналась: «Этот чай полюбился мне еще в Исаево. Петечка-Петрушка мой тогда родился. Крестили мы его не сразу, сколько-то времени прошло. В храм пришли, там с имением рядом был храм, Петрушка после купели – сущий ангелочек. Глазищи посверкивают, ушки в разные стороны, все слышать хотели. Прошло крещение, прихожанки Петечку забрали, а мы с крестными пошли к голове, чтобы регистратор сы́ночку (она ударение делала ласково-ласково, на первый слог) записал в альбомы метрические. Потом вернулись за Петечкой, а при храме у речки, где лебедушки плавали, пристройка была, там служители обедали. Когда тепло было, то в большой такой беседке обедали. Вот в беседку нас и позвали. Не помню, чем кормили, но чай до сих пор помню. И вкус, и запах. Научилась у настоятельницы собирать мяту, заваривать и детей своих научила. Вот и пьем этот чай с Петечкиного рождения». Еще вспомнила, как мама твоя рассказывала, что, когда пришли к «регистратору», она боялась, что ее попросят расписаться, а она тогда не умела ни читать, ни писать. Позже ты ее и этому обучил, педагогов нанимал для нее. Так вот, мама Марийка переживала, что подрастет сы́ночка, увидит запись эту и скажет: «Вместо отца – крестик, и вместо мамы родной – крестик». Помнишь, как, узнав от меня об этом, ты рассмеялся?»

Почему-то все свои откровения мама Марийка заканчивала просьбой: «Валечке и Алфимову не рассказывай». Я и не обсуждала ни с кем, именно эта ее просьба меня и останавливала. Когда хотела что-то узнать о тебе, вспомню ее слова, и неловкость появляется. Вдруг ей мои расспросы не понравятся. Как часто я потом об этом жалела. Так и не узнала я, почему твоего деда звали Калином, а мама Константиновна по паспорту была? Не расспросила о крестных твоих, но помнится мне, ты с кем-то из них в Париже встречался. Была у тебя картина в дорогой, богатой раме – портрет очень интересной женщины, не помню, кто она, хотя ты рассказывал мне о ней, что она какое-то отношение к имению в Исаево имела. Ты этот портрет купил во Франции у художника Люсьена Моно. Я любила твои рассказы. История о художнике ко мне вернулась лет двадцать спустя. Как-то услышала по радио фамилию Моно, картину вспомнила, лицо той женщины. Увидела все до мелочей, до узоров на рамке. Я тогда была уже замужем за Андриановым. Когда ему рассказала, что у тебя была картина художника с похожей фамилией, он стал с издевкой говорить, что есть художник не Моно, а Моне и тебе он был бы не по карману. К тому же, ехидно уточнил он, по радио рассказывали о биологе Моно, Нобелевском лауреате. Я не спорила, но картина художника Моно, который написал портрет дамы из Исаево, у тебя был. Поиски подтвердили мои догадки. Художник Моно, отец нынешнего Нобелевского лауреата-биолога, жил во Франции, а по приглашению помещика Куриса бывал в Исаево. Жил почти полгода во дворце, писал портреты семьи Курисов. Когда случилась революция, Курисы вынужденно покинули свои апартаменты в Исаево и какое-то время жили у Моно. Именно тогда ты и виделся с ними в Париже, тогда и картину купил, а может, тебе ее подарили.

Детские годы во многом определили такие черты твоего характера, как доброта, ответственность за близких и предприимчивость. Тебе еще и года не исполнилось, когда семья решила перебраться в Кишинев. Не заметить, что ты очень музыкален, хорошо двигаешься под музыку, родные не могли. А тебе нравилось выступать, приятно было внимание, поэтому ты с удовольствием устраивал музыкальные представления на свадьбах, праздниках, перед казаками. Тебе было восемь лет, когда тебя заметили и взяли в солдатский церковный хор «как имевшего способности по танцам и музыке». Коган, регент этого хора, определил тебя в 7-е церковноприходское училище Кишинева. Здесь на тебя обратил внимание регент архиерейского хора Березовский и пригласил к себе певчим. Ты обучался музыке и одновременно служил в хоре – пел в кафедральном соборе. Наверное, это были самые спокойные и благополучные годы в твоей жизни. Ты жил на полном пансионе в общежитии Митрополии.

Когда тебе исполнилось 17 лет, ты получил музыкальное и среднее общее образование. Готов был продолжить службу в архиерейском хоре, но в связи с ломкой голоса из хора пришлось уйти.

Шел 1915 год. Твоя мама уже лет шесть была замужем за зубным техником Алексеем Васильевичем Алфимовым. С твоих слов знаю, что ты не ладил с отчимом, уходил из дома, жил у родственников. С чьей-то подачи стала гулять версия, что отчим подарил тебе гитару и научил играть на ней. Может, сам Алфимов или одна из его дочерей, Валентина, о том поведали. Это не так: первую гитару ты приобрел на свои заработанные деньги. Ты был певчим и помощником соборного регента и подрабатывал столяром, мойщиком посуды в ресторане, выступал с песенно-танцевальным репертуаром в кинотеатрах и кафе.