Книга Немецкие бомбардировщики в небе Европы. Дневник офицера люфтваффе. 1940-1941 - Готфрид Леске

Штаб задал нам очередную задачку. У нас на базе появились какие-то новые офицеры. Прибыли прямо из Берлина, и поначалу мы понятия не имели, зачем они здесь. Оказалось, это офицеры службы разведки.

Всякий раз они тут как тут, как только мы прибываем с задания. Только вылезли из самолета, они сразу на нас набрасываются. Все мы должны ответить на массу вопросов. Они никогда не устают их задавать. Естественно, что не устают, это не они только что вернулись с задания. Они хотят знать абсолютно все, вплоть до мельчайших деталей. Еще и еще раз они переспрашивают, не забыли ли мы им что-нибудь сообщить. «А вы не заметили еще чего-нибудь?» Один и тот же вопрос они могут задать вам сто раз. Я в этой связи вспоминаю детективные рассказы, где проницательные детективы выспрашивают у свидетелей самые несущественные мелочи, а потом с помощью этих мелочей распутывают все дело. Что касается меня, то я, как правило, мало что мог им сообщить. Это даже забавно, до чего мало пилот замечает в полете. Намного меньше, чем все остальные. Больше всех видит Тео Зольнер в хвосте. По крайней мере, он так говорит. Это его любимое дело – выкладывать информацию людям из Берлина.

Только что перечитал последнюю страницу. Если бы ее прочел кто-нибудь со стороны, ему могло бы показаться, что я не слишком серьезно отношусь к этому вопросу. На самом деле это не так, все это вовсе не шутки. На самом деле это еще один пример прекрасной организации нашей армии, в которой не упущено ничего. Из любой мелочи, которую замечают летчики, можно извлечь полезную информацию. Хотя у этих людей из Берлина, вероятно, складывается впечатление, что мы об этом мало задумываемся.

Я не могу избавиться от ощущения, что Меллер все-таки прав и мы в конце концов нападем на Англию.

Радио сообщило, что наше люфтваффе атаковало Портлендский порт. В гавани разрушены важные сооружения и плавучие доки, подожжены нефтяные хранилища.

Мне интересно, на кой черт придумали эти словечки «нейтральные воды». Идиотское выражение. В конце концов, все океаны – это ничейные воды. Люди просто не живут в воде. «Нейтральная территория» еще имеет некоторый смысл, потому что людям как-то привычнее жить на земле, так что если некая территория опустошена войной настолько, что там невозможно жить, то ее можно назвать «нейтральная территория». Не знаю почему, но слова «нейтральная территория» вызывают во мне крайне неприятные ощущения. Я представляю себе какую-то темную ужасающую территорию, которая воняет гниющими трупами. Это, наверное, похоже на Россию.

А сейчас говорят «нейтральные воды», когда имеют в виду Канал. На мой вкус, слово «Канал» гораздо приятнее, чем эти уродливые «нейтральные воды». Не то чтобы это мешало нам пересекать Канал, черт с ним, с названием. Но все же я думаю, лучше смотреть на вещи с их хорошей стороны и не делать их хуже, чем они есть на самом деле.

Пуцке оказался прав. Наверное, нам не стоило устраивать тот юбилей. Бедный Пуцке. Медицина сказала, они, видимо, смогут его подлатать, но все равно он уже будет не тот. Наверное, еще сможет служить где-нибудь тыловым бойцом. Нам его будет очень не хватать.

Поначалу казалось, все идет прекрасно. Погода идеальная. Тонкий слой облаков в нескольких сотнях метров от поверхности, а на 2000 метров плотная облачность, так что при необходимости всегда можно туда нырнуть. Однако, как только перелетели берег Англии, облака исчезли. Ледерер было уже собрался передавать донесение о погоде. Рассказывал потом, он решил посмотреть еще раз в иллюминатор, а вместо облаков прямо у себя под носом увидел три «харрикейна», они были не более чем в 300 метрах от нас. Он сразу заорал в переговорник, но в этот момент они уже сделали по rnc первый выстрел.

Они попали. Тут еще заклинило шарнир в пулемете Ледерера, так что он уже не мог его поворачивать. Плохо дело. Сразу же получили вторую дозу, и наш левый мотор встал. Через секунду томми опять у нас в хвосте, опять стреляют, но в этот раз мимо. Ледерер собрался послать запрос по рации, но оберлейтенант запретил ему это делать. Правильно – враг прослушивает здесь все вокруг, так что у него гораздо больше шансов прибыть сюда раньше, чем нас выручат наши «мессершмиты». Нам надо выкручиваться самим.

Ледерер строчит из своей пушки как сумасшедший. Конечно, он их только пугает, потому что она у него не поворачивается. Но это срабатывает, и один «харрикейн» от нас отвалил. В другого тем временем вцепился наш «мессершмит», так что нам остался только один.

Но от этого третьего нам избавиться не удалось. Он заметил, что у нас встал левый мотор, и теперь пытался попасть во второй. Он опять открыл огонь, и звук был такой, что он попал. Попал не так чтобы очень, но правый мотор начал терять обороты. Я понял, что вернуться домой будет очень затруднительно. Оберлейтенант спросил меня, дотянем ли назад, я ответил, что вряд ли. Он подумал немного и приказал мне тянуть сколько возможно.

К этому моменту мы уже были над Каналом. К счастью, дул хороший попутный ветер. Но попутный ветер не слишком хорошая помощь, если у тебя отбит руль поворота и ты летишь строго прямо. Нам надо было садиться где придется. Выбирать место мы уже не могли. Я увидел впереди открытую площадку и помолился за себя и за брюхо своей машины, потому что шасси тоже заклинило. Но этот чертов попутный ветер понес меня вперед. Нас перенесло через поле, и я вижу, мы несемся прямо на какой-то дом. Что-то похожее на амбар. Там еще грузовик стоял, в него тоже можно было попасть. Но делать нечего, надо было садиться и надеяться на лучшее.

Потом совершенно неожиданно мы остановились, мне показалось, без слишком сильного удара. Я вылез наружу. Сначала все было окутано пылью. Я повторял себе раз за разом: «Только бы не было пожара. Только бы не было пожара». Изо всех сил закричал, окликая остальных. Показались оберлейтенант и Ледерер. Потом Зольнер вылез на четвереньках. А потом мы услышали дикий вопль Пуцке: «Помогите! Пожар!»

Мы с трудом вытащили его наружу. Он, вероятно, принял за пожар облака пыли и подумал, что самолет горит, хотя огня нигде не было. Нам пришлось его нести. Он все время стонал. У него были переломы обеих ног, их ему чем-то защемило, а правую ногу ему так раздробило, что я уже тогда понял, что ему ее не поставят на место.

Ему ампутировали ее той же ночью. Ужасно жаль. Черт возьми, какая у нас была хорошая команда. Мы прекрасно работали бок о бок. Нет слов, как жаль Пуцке – честное слово, мы его горячо любили. Теперь, наверное, мы его никогда больше не увидим. Нам сказали, его отсылают домой, а когда он поправится, то, вероятно, сможет учить молодых летчиков.

14–18 августа 1940 г.
ЛИТЕРАТУРА

Ждем новую машину. Должны получить ее буквально со дня на день. Этих колымаг здесь видимо-невидимо. Но, чтобы ее тебе дали, должна пройти масса всяких бумаг. Сначала будет всесторонне изучен рапорт, а потом командующий должен утвердить решение, что в потере самолета нашей вины нет. Кроме того, они собираются дать нам несколько дней на преодоление последствий шока. С этим шоком у нас смешные дела. Я, например, вообще не чувствую никакого шока. А вот Зольнер ни с того ни с сего прямо с ума сошел, плакал как ребенок. Не успокоился, пока не выпил несколько стопок. Оберлейтенант говорит, ему надо дать попить. По крайней мере денька два-три. «Это у него фамильное, ему не должно повредить», – сказал он улыбаясь.