Книга Сети желаний - Сергей Пономаренко

В тот же вечер из газеты мне стало известно о нападении эсеров-боевиков на отделение городского ломбарда на Финляндском проспекте. Ограбив кассу, убив посетителя и ранив полицейского надзирателя, боевики бежали, стреляя в пытающихся задержать их жандармов. В ходе погони один из боевиков был убит, а другому удалось скрыться. Однако полиция арестовала шесть человек, причастных к нападению, в том числе их руководителя — описанные приметы явно указывали на товарища Сергея. Вот тогда я ощутил РЕАЛЬНЫЙ СТРАХ, меня бросило в холодный пот в ожидании неизбежного — появления жандармов, ареста, каторги.

«Почему каторга? Ведь я ничего предосудительного и противоправного не совершил! Я не член их партии, совсем посторонний им человек!» Но страх не отступал, даже потеснил мысли о Лизоньке. Теперь она приходила ко мне только во сне.

Меня стало упорно преследовать убеждение, что, если я отправлюсь в противочумную лабораторию, то арест мне там не грозит. И я с нетерпением ожидал отъезда, считая часы, ощущая, как медленно тянется время. В институте, заметив мое болезненное состояние, превратно сочли, что я робею из-за предстоящей работы в опасной лаборатории.

— Мил человек, не так страшен черт, как его малюют, — пытался успокоить меня Мефодий Акакиевич, мой временный начальник. — Я сам пару годков отработал в таком же заведении, и ничего, живой! Поначалу бывало страшно, потом свыкся — человек ко всему привыкает, и к хорошему, и к плохому. Главное, меры предосторожности соблюдайте, а Бог вам поможет. Езжайте и не бойтесь, Господь с вами!

Я никак не мог дождаться дня отъезда, вконец изведя себя страхами. Глубокой ночью, усталостью превозмогая бессонницу, я проваливался в тревожный сон, и в сновидениях мне являлась Лизонька. Иногда я даже видел ее обнаженной, мог сосчитать родинки на животе, видел мягкий пушок, прикрывающий промежность, небольшой шрам на внутренней стороне бедра, оставшийся, по ее словам, от детских шалостей. Она упрекала меня, что я вел себя с ней как болван, как евнух, держась от нее на расстоянии. Вспоминала, как сама поцеловала меня, и, возможно, позволила бы многое, если бы я тогда поднялся вслед за ней. Прошлой ночью она тоже явилась во сне, но уже с «милым». Оказавшись на двуспальной кровати, они сорвали друг с друга одежду, расшвыряв ее по всей комнате, так что даже очень интимные предметы туалета оказались на полу, а затем предались безудержной страсти. Время от времени Лизонька поворачивалась ко мне лицом:

— Вы хорошо все видите? Ведь вы могли быть на его месте!

А «студент Сиволапцев» добавлял, похотливо ухмыляясь:

— Слабый он, поэтому к проституткам ходит. Видишь — не возражает! Правду ведь не скрыть!

Под самый конец сна Лизонька вдруг обернулась в Клавку, а Сиволапцев — в товарища Сергея, который решил меня успокоить:

— Не боись, друг, не выдам я тебя.

Клавка голосом Лизоньки умиротворенно прошептала:

— Николя Сиволапцев пришел заплатить мне, как в заключительной сцене истории про девиц Бьенфилатр[17].

На палубе послышались свистки, топот ног, и я, оторвавшись от воспоминаний, понял, что путешествие близится к концу. Я поднялся на палубу и увидел, как, приближаясь, вырастает в размерах мрачная каменная громадина среди беснующегося седого моря.

Форт, сложенный из красных гранитных глыб, напоминал вытянутый по горизонтали цилиндр. Четыре яруса пушечных портов смотрели на мир пустыми глазницами, но от этого морская цитадель не утратила грозного, предостерегающего вида. Потеряв полторы сотни орудий, несущих разрушение и смерть, форт обрел еще более страшную силу, ужасающую своей невидимостью, подлой внезапностью и неотвратимостью Рока. В Средние века чума опустошала города, обескровливала государства, уничтожала всесильных королей и, собрав богатый урожай смерти, поставив под сомнение само существование человека, внезапно отступала, словно вдоволь наигравшись, оставляла «игрушку» до следующего раза.

— Господи, пронеси! Разобьет к чертовой матери! — услышал я рядом с собой голос молоденького матросика, видно, впервые попавшего в этот рейс и с испугом смотревшего на приближающийся остров-форт, о гранитное основание которого ряд за рядом бились громадные волны, пытаясь его сокрушить, и от их гула стыла кровь в жилах.

В сердце закрался страх: было непонятно, где можно причалить, не подвергаясь воздействию сумасшедшей энергии волн, готовых в одно мгновение расплющить о каменные стены небольшое судно, неосторожно приблизившееся к ним.

Пароходик обогнул форт и с тыльной стороны подошел к благоустроенной пристани, защищенной волнорезом, позволявшим пришвартоваться при шторме.

Мне пришлось пережить несколько неприятных минут, балансируя с багажом на трапе, пытавшемся ускользнуть из-под ног и обеспечить море поживой. Мрачный вид форта вызвал у меня ассоциации со знаменитой трагедией Шекспира[18].

«Какие неугомонные призраки бродят по ночам в его многочисленных помещениях, нарушая покой живых? Возможно, здесь происходили события не менее трагичные, чем история принца датского».

К моему удивлению, прибытие пароходика осталось незамеченным обитателями форта, для которых, как я уже знал, он был единственным связующим звеном с «большой землей». Мощные железные ворота с грозными, оскаленными мордами львов демонстрировали абсолютное равнодушие к многочисленным тюкам и ящикам, спешно разгружаемым матросами. От причала до ворот и далее, прячась за ними, тянулась узкоколейка. Я подошел к воротам и несколько раз стукнул медным кольцом, торчащим из пасти льва, вызвав глухие протяжные звуки, но никакой реакции не последовало.

Может, жителей форта уже нет в живых? Мне вспомнился рассказ Мефодия Акакиевича об эпидемии чумы, вспыхнувшей в лаборатории и чуть не опустошившей крепость. К своему удивлению, я не испытывал страха: арест был для меня чем-то более осязаемым и ужасным, чем чума, хотя я осознавал различие последствий этих напастей.

— Желаю удачи, господин лекарь. Не серчайте на меня из-за невольной грубости. Я был ответственен за вашу жизнь, пока вы находились на борту моего судна.

Плотный, коренастый капитан, несмотря на холодный пронизывающий ветер, был в одном мундире.

— Здесь вы уже сами о себе побеспокоитесь, нам пора отчаливать. — Капитан приложил красную от ветра руку к козырьку фуражки. — Честь имею!

— Никто нас не встретил, — поделился я с ним сомнениями, с тревогой глядя на закрытые ворота, и вновь повторил операцию с кольцом в пасти льва. — Что же мне делать, Вячеслав Бенедиктович? — Перспектива остаться один на один с пронизывающим ветром и закрытыми воротами мне не понравилась.

— Не волнуйтесь, за нами давно наблюдают. Имеется строгая инструкция исключить любой контакт с экипажем судна: недавно здесь был объявлен карантин, поскольку один из служащих заболел, но, как мне стало известно, не чумой. Слава тебе, Господи! — Капитан перекрестился размашистыми движениями. — В таких случаях даже письма мы получаем в железном ящике, который дезинфицируют и вскрывают в специальной лаборатории. Хотя тревога оказалась напрасной, инструкции следует соблюдать! Несколько дней обитателям форта придется терпеть некоторые неудобства, а затем все наладится. Не волнуйтесь, как только мы отчалим, к вам выйдут, вы ведь теперь один из них. Прощайте, сударь! Дай Бог вам вернуться живым, здоровым и не в футляре. Господи, спаси и сохрани вас здесь! — Капитан перекрестил и меня.