Книга Приключения Айши (сборник) - Генри Райдер Хаггард

И вот мы снова направляемся к бурунам, хотя и не так быстро, так как ветер совсем прекратился и нас несет то ли течение, то ли прилив (позднее стало ясно, что прилив).

Араб жалобно воззвал к Аллаху, я вознес несколько слов молитвы, а Джоб издал восклицание отнюдь не столь благочестивого свойства. Мы среди бурунов. И все, вплоть до нашего окончательного спасения, повторилось – только не с таким ужасающим неистовством. Мастерство рулевого и водонепроницаемые отсеки вторично спасли нам жизнь.

Через пять минут буруны остались позади и нас понесло к мысу. Мы были слишком измучены, чтобы делать хоть что-нибудь, кроме как рулить прямо вперед.

Вместе с течением мы огибали мыс, пока не оказались под его прикрытием. Бот плыл все медленнее и медленнее и наконец остановился в неподвижной воде. Бури как будто и не бывало: небо блистало первозданной чистотой, мыс надежно защищал нас от еще неспокойного моря, прилив, который продолжал подниматься вверх по реке (мы находились уже в ее устье), вскоре должен был смениться отливом; бот стоял спокойно – еще до захода луны мы вычерпали всю воду, так что он обрел прежнюю плавучесть. Лео все еще крепко спал, и я решил, что лучше его не будить. Плохо, конечно, что он спит в мокрой одежде, но ночь очень теплая, и я подумал (Джоб меня поддержал), что опасность простыть не столь уж и велика для человека такого могучего сложения, как Лео. К тому же под рукой у нас не было сухой одежды.

Луна скрылась за окоемом; вода лишь слегка покачивала нашу лодку, вздымаясь, точно грудь взволнованной женщины, и мы могли спокойно размышлять обо всем только что пережитом и о нашем спасении. Джоб примостился на носу, Мухаммед занимал свое привычное место за рулем, а я сидел на банке в самой середине бота, рядом с лежащим Лео.

После ухода луны – а она удалилась, как прекрасная невеста, скрывающаяся в спальню, – небо занавесили длинные тени, сквозь которые робко проглядывали последние звезды. Скоро, однако, и они померкли перед великолепным сиянием востока; по новорожденной голубизне, стряхивая еще не потухшие планеты, торопливо зашагала трепещущая заря. Море становилось все тише и тише, клубы мягкого тумана окутывали его чуть вздымающуюся грудь – не так ли, неся желанное забвение, покрывала сна обволакивают смятенную душу? Щедро разбрасывая пригоршни света, ангелы утренней зари стремительно летели с востока на запад, над морями, над горными вершинами. Вынырнув из темноты, они мчались всё вперед и вперед в ореоле совершенства и славы, духи высшей справедливости, восставшие из могил; вперед и вперед стремились они: над спокойным морем, над низкой береговой линией, над болотами и горами, над мирно почивающими и над пробуждающимися в печали, над добром и злом, над живыми и мертвыми, над беспредельным миром – над всем, что в нем дышит или навсегда отдышало.

Зрелище изумительно прекрасное, хотя и печальное. Может быть, именно преизбыток красоты и наводит печаль? Солнце встающее, солнце заходящее. Не символ ли это, не образ ли судьбы человечества и всего, с чем оно сталкивается? Да, символ и образ начала земного существования и его конца. В то утро я осознал это с особенной ясностью. Солнце, взошедшее сегодня для нас, вчера закатилось для восемнадцати наших спутников, для восемнадцати людей, которых мы знали.

Дау ушла на дно вместе со всем своим экипажем, и сейчас тела утопленников плавают меж подводных рифов и водорослей, человеческие останки в море смерти. А мы четверо спасены! Но однажды взойдет солнце, и нас уже не станет на свете; другие будут любоваться его ослепительными лучами, тосковать среди преизбытка красоты и мечтать о смерти в ярком сиянии нарождающейся жизни.

Таков жребий человеческий!

Глава V

Голова эфиопа

Наконец явились глашатаи и провозвестники царственного солнца, и, теснимые ими, тени обратились в бегство. А вот и само светило восстало со своего океанского ложа и затопило мир теплом и светом. Я сидел в вельботе, прислушиваясь к тихому плеску и глядя на небо; тем временем бот потихоньку плыл и плыл, пока наконец величественную картину восходящего солнца не заслонила странного вида скала, возвышающаяся над оконечностью мыса, которого мы достигли с такой опасностью для жизни. Я продолжал рассеянно взирать на скалу в ореоле все более и более яркого света – и вдруг остолбенел, заметив, что вершина скалы – она была около восьмидесяти футов высотой и ста пятидесяти футов шириной в основании – напоминает голову негра; более того, можно было разглядеть и лицо с запечатленным на нем дьявольским выражением. Сомнений не могло быть: толстые губы, округлые щеки и приплюснутый нос с необыкновенной отчетливостью выделялись на фоне пылающего неба. Возможно, голова обрела свою форму под воздействием ветра и перемен погоды. Как бы то ни было, сходство довершали поросли трав или лишайника: подсвечиваемые сзади, они выглядели наподобие шерстистых волос. Странное это было зрелище, настолько странное, что, как я теперь думаю, это отнюдь не причуда стихийных сил природы, а гигантский монумент, высеченный из скалы, как всем известный египетский сфинкс, давно уже забытым народом, – возможно, предостережение и вызов врагам, которые дерзнули бы приблизиться к гавани. К сожалению, нам не удалось окончательно удостовериться, так ли это на самом деле, ибо и со стороны моря, и со стороны суши взобраться на эту скалу – дело неимоверной трудности, а у нас хватало и других забот. В свете всего, что мы видели впоследствии, я убежден, что это творение рук человеческих; так это или нет, но из века в век гигантская голова угрюмо всматривается в вечно переменчивое небо: так было две тысячи лет назад, когда на это дьявольское лицо глядела Аменартас, египетская принцесса и жена отдаленного предка Лео – Калликрата, так будет по меньшей мере столько же столетий с того времени, которое принесет нам всем вечное упокоение.

– Что ты об этом думаешь, Джоб? – спросил я нашего слугу; греясь на солнце, он с глубоко несчастным видом сидел на борту. И я показал на демоническую голову в полыхании солнечного огня.

– О Господи, сэр! – отозвался Джоб; он только теперь разглядел голову. – Это, видно, портрет того самого Старого Джентльмена, который поджаривает грешников в аду.

Я засмеялся, и мой смех разбудил Лео.

– Привет, – сказал он. – Что это со мной? Я весь закоченел. А где наша дау? Дайте мне, пожалуйста, глоток бренди.

– Скажи спасибо, мой мальчик, что ты не окоченел навсегда, – ответил я. – Дау пошла ко дну вместе со всей командой, спаслись лишь мы четверо; это просто чудо, что и ты не утонул.

К этому времени уже совсем рассвело, и, пока Джоб искал бренди, я рассказал Лео обо всем происшедшем накануне.

– Какой ужас! – воскликнул он. – Подумать только, судьба пощадила именно нас, и никого больше!

Джоб принес бренди, и мы все по очереди с удовольствием приложились к бутылке. Мы провели в мокрой одежде более пяти часов, продрогли до мозга костей и теперь отогревались на солнце, которое становилось все жарче и жарче.

– Ну что ж, – произнес Лео, со вздохом отставляя бутылку, – вот та самая голова, о которой говорится в надписи на черепке: «скала с вершиной, имеющей форму головы эфиопа».