Книга Чингисхан - Рене Груссе

Между тем стражник, очнувшись, поднял тревогу. Сбежавшиеся тайчжиуды принялись искать беглого колодника в лесу и прибрежных зарослях. Ночь стояла лунная, и было светло как днем. Один из преследователей увидел Темучжина, недвижно лежавшего «между двух вод». На счастье, этот человек, по имени Сорган-Шира, принадлежал не к племени тайчжиудов, а к сулдусам, их «клиентам», и он не испытывал к сыну Есугая-баатура семейной ненависти Таргутая-Кирилтуха. Идя вдоль берега и заметив юное лицо, едва выступавшее над водой, он прошептал Темучжину:

— Вот это да! За то, видно, ты и не мил своим братьям, что так хитер, что

Во взгляде — огонь, А лицо — что заря

Не робей! Так и лежи, а я не выдам! — и прошел дальше.

Тайчжиуды собирались еще раз обыскать берег, и тут Сорган-Шира посоветовал им:

— Давайте хорошенько обыщем каждый свой участок обратным путем.

Когда те удалилсь, он предупредил Темучжина:

— Лежи тихо. Неподалеку тут твои братцы точат на тебя зубы и языки. Но не робей!

Вскоре снова появились Таргутаевы ищейки в полной решимости обследовать каждую пядь берега.

Отважный, но не менее осторожный сулдус принялся им выговаривать:

— Сыновья тайчжиудские! Средь бела дня вы потеряли целого человека! Как же можно найти его темной ночью? Давайте напоследок хорошенько просмотрим, на обратном пути, каждый свою долю, да и по домам! А завтра утром опять сойдемся на поиски. Куда может уйти человек с колодкой на шее?

И вот снова, оставшись один, этот прекрасный человек, наклонившись к воде, сказал Темучжину:

— Теперь ты выжди, когда мы все разойдемся, да и беги домой. Да смотри никогда не говори, что видел меня!..

Другой, несомненно, тут же последовал бы доброму совету. Темучжин предпочел использовать представившийся случай до конца. Когда он попал в плен и переходил из юрты в юрту, ни в какой другой семье к нему не отнеслись более доброжелательно, чем у Сорган-Ширы. «Еще позавчера, — размышлял юноша, — когда мне была очередь ночевать у него, его сыновья Чимбай и Чилаун меня пожалели. Ночью, видя мои мучения, ослабили колодку и дали возможность прилечь. А теперь вот Сорган-Шира, хоть и заметил меня, проехал мимо. Не донес. Не спасут ли они меня и на сей раз?»

Темучжин спустился вниз по Онону, ища юрту Сорган-Ширы. Он приметил ее по привычному стуку мутовки, которой хозяйка сбивала масло. Стоит ли удивляться, что Сорган-Шире вовсе не понравился этот визит, из-за которого он мог быть казнен как сообщник! Сулдус встретил Темучжина более чем прохладно:

— Разве я не велел тебе убираться восвояси? Чего ты пришел?

Но Чимбай с Чилауном вступились за пленника:

— Когда хищник загонит малую пташку в чащу, то ведь и сам лес ее спасает. Как же ты можешь говорить такие слова человеку, который к нам пришел?

Не ожидая ответа отца, юноши сняли с Темучжина колодку и, дабы не осталось и воспоминаний о ней, бросили ее в огонь. За юртой стояла телега с шерстью. Там они и спрятали беглеца, наказав сестре Хадаан присматривать за ним и держать язык за зубами.

Опасность ведь еще не миновала. После трех дней безуспешных поисков тайчжиуды, убежденные в том, что Есугаева сына кто-то укрыл, пошли по домам.

Придя к Сорган-Шире, они обыскали его юрту, кибитки и даже постель. Увидев телегу, где лежал Темучжин, Таргутаевы люди принялись ее разгружать. Еще немного, и они его нашли бы, но Сорган-Шира, с деланным равнодушием наблюдавший за обыском (он знал, что на карту была поставлена его собственная жизнь), снова остановил их. С видом самым безразличным он бросил вскользь:

— В такую жару как можно усидеть под шерстью?

Это замечание показалось тайчжиудам справедливым, и они ушли, но сулдус, понимая, что на волосок от гибели был и он сам и его семейство, поспешил Темучжина выпроводить:

— Ты чуть было не развеял меня прахом по ветру! Ступай-ка теперь и разыскивай свою мать и братьев!

«Он дал Темучжину беломордую рыжую яловую кобылу, сварил двухгодовалого барана, снабдил бурдюком и бочонком, но не дал ни седла, ни огнива. Дал только лук и пару стрел».

Простившись с Есугаевым сыном, сулдус свободно вздохнул, но лишь тогда, когда стих стук копыт его лошади.

Темучжину повезло, и никто из врагов ему не встретился. Он без помех добрался до места, где вынужден был расстаться с братьями. Разумеется, они оттуда уже ушли, но в траве остались следы, которые и привели его к устью Киму рха, а затем в урочище Хорчухой.

Монгольские легенды не содержат описания радости, охватившей изгнанников при возвращении юного вождя, которого они мысленно похоронили. Сообщается только, что малое время спустя семья перекочевала на Синее озеро (Коко-нур), что в окрестности Хара-джирухая, в верховьях Сангура, в глубине урочища Гурельгу, находящегося на подступах к Хэнтэю. Иначе говоря, из бассейна верхнего Онона она ушла в поречье верхнего Керулена, первым из левых притоков которого является Сангур. Увы, ее существование оставалось жалким и скудным, так как единственной пищей по-прежнему были степные грызуны, такие как тарбаганы или тарбухи, степные суслики, на которых и сегодня в том крае охотятся с собаками.

Увод коней

Почти вся собственность Темучжина состояла из его лошадей. Однажды, когда восемь из них, в том числе легендарный мерин серебристо-белой масти, паслись возле юрты, степные грабители их угнали. Все это произошло на глазах у братьев, но помешать конокрадам у них возможности не было, так как на девятой лошади, жидкохвостом гнедке, Бельгутай уехал на охоту на сусликов. Юноши бросились было за похитителями в погоню, но догнать их им, естественно, не удалось. На закате вернулся Бельгутай, ведя под уздцы гнедого коня, нагруженного тарбаганами настолько, что животное едва держалось на ногах.

Узнав от Темучжина о беде — для этих несчастных лишиться восьми лошадей значило погибнуть, — он вызвался немедленно отправиться на поиски мародеров, но Хасар его остановил:

— Ты не сможешь. В погоню пущусь я.

Темучжин сказал:

— Вы оба не сможете. Я сам поеду.

Юный вождь вспрыгнул на спину гнедка и исчез в степи, скача по следу уведенного табуна.

Минуло двое суток. На закате третьего дня в алом свете зари Темучжин увидел лошадиное стадо и мальчика, доившего кобылу. В ответ на вопрос Есугаева сына малец заявил, что, действительно, заметил, как на рассвете мимо него какие-то люди прогнали восемь лошадей, включая серебристо-белого мерина.

Тот мальчик звался Боорчу, и был он единственным сыном монгола Наху-баяна (богатого) из племени арулатов. Чистосердечный и доверчивый, он сразу проникся симпатией к Темучжину.

— Друг, — сказал он ему, — ты ведь сильно устал в пути. Поеду-ка я с тобой в товарищах.