Книга Маршак - Матвей Гейзер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я был очень испуган и готов был поклясться всем святым, что никому не скажу, — вспоминал Маршак. — Но перекреститься я не мог. В нашей семье никто никогда не крестился.
— Я не умею, мне нельзя, — сказал я ей.
— Как не можешь? — спросила она гневно. — Ты что, креститься не умеешь? Разве ты собака или кот, а не человек?
И она громко рассмеялась…
…Так я познакомился с Шурой.
Это была та самая Шура Ястребцова, из-за которой в продолжение многих лет шла потом между тремя дворами ожесточенная война».
* * *
А вот каким запомнился Майдан сестре Самуила Яковлевича, Юдифи:
«Окраина Острогожска. Майдан. Мне около трех лет. Рано утром мама идет на базар. В руке у нее большое ведро. Зая — моя сестра — говорит, что в ведре мама принесет вишни и сварит варенье, а потом на ужин нам будут давать по целому блюдцу варенья с хлебом.
Перед уходом мама просит нашего старшего брата Сёму хорошенько за нами присматривать, а то мы еще убежим за ворота или на задний двор, где мусорная яма…
Потом Сёме надоедает играть „в человечки“».
В голове Сёмы возникали новые и новые игры:
Вот еще из воспоминаний Юдифи Яковлевны:
«— Хотите, я вам покажу голубей, которые живут на чердаке? — спрашивает он.
— А мама нам не позволяет ходить на задний двор, там мусорная яма, — говорит Зая (сестра Маршака. — М. Г.).
— Конечно, без старших ходить туда нельзя. Но вы же не одни, вы идете со мной.
И мы отправляемся на задний двор.
Там, в старом разрушенном доме, с выбитыми стеклами, с шаткой лестницей, живут одни только голуби…
Не успевает Сёма подняться наверх, как уже снова спускается в овраг вместе с Моней. Моня тоже наш брат. Он уже совсем большой, даже старше Сёмы. Когда мы ему мешаем заниматься, он очень сердится. Ведь у него скоро экзамены.
— Ну, что у вас тут случилось? — говорит Моня и морщит лоб совсем как взрослый. — Где у тебя болит? — спрашивает он у меня».
Отца, с раннего утра и до позднего вечера занятого нелегкой работой, дети видели нечасто.
Возвращение отца домой, порой поздним вечером, было для всех радостью. Однажды, придя с работы, он увидел, что Сёма что-то старательно записывает в тетрадь. Прочел:
Юдифь Яковлевна вспоминала, что на вопрос отца «Ты сочинил эти стихи?» Сёма ответил:
«— Да так, пустяки… Знаешь, папочка, — говорит Сёма, — когда у меня накопится много стихов, я перепишу их для тебя в синий бархатный альбом, что лежит на этажерке…
— Спасибо, — говорит папа. — Я горжусь тем, что у меня сын — поэт. Но пока еще этому поэту нужно много учиться, и в первую очередь научиться писать красивым почерком…»
На первой странице красивым, ровным почерком было написано посвящение, из которого я запомнила такие строки:
Читая эти первые поэтические строки маленького Сёмы Маршака, невольно задаешься вопросом: не здесь ли истоки лучших его ранних стихов для детей, таких как «Детки в клетке», «Цирк».
Лев Кассиль вспоминал свой разговор с Владимиром Маяковским, состоявшийся в 1928 году:
«— Слушайте! — оглушил он меня своим басом. — Вы это что?.. Вы, я вижу, совсем темный еще? Неужели вот и этого не знаете? — он широко повел рукой. — „По проволоке дама идет, как телеграмма…“
— Это-то знаю, — пробормотал я. — Помните, когда мы по Таганке шли, там еще через канаву мосточки были проложены. Вы все повторяли. Я думал, это вы сами сочинили.
— Если бы я придумал такие строки, я бы не по мосточкам, а по Кузнецкому мосту целый месяц гордый бы ходил, — прорычал Маяковский. — Это же у него в „Цирке“. До чего же ж здорово! — Он прошелся по комнате, постоял, как бы вслушиваясь, и скрылся у себя в кабинете, откуда еще несколько раз донеслось, вполголоса, на разные тона баса пробуемое: — „По проволоке дама идет, как телеграмма… По проволоке дама идет, как телеграмма“. Здорово!»
В библиотеке Маршака есть сборник стихов Маяковского с его дарственной надписью: «Замечательному Маршаку. В. В. Маяковский. 11.01.30».
Пройдет больше двадцати лет после этого январского дня, и Маршак в письме к саратовской студентке А. И. Бегучевой напишет: «С Маяковским я встретился в те времена, когда шла острая борьба за новую, политическую, идейную детскую книгу и за высокое поэтическое мастерство в этой области. В этой борьбе мы оказались с ним единомышленниками, и наши нечастые встречи (я жил тогда в Ленинграде, а он — в Москве) всегда были для меня большой радостью».
Есть в цикле стихов Маршака «Детки в клетке» стихотворение «Тигренок». Написал он его в 1923 году.
В 1935 году поэт вернулся к этому стихотворению и… оставил от него лишь последнее двустишье: «Эй, не стойте слишком близко!/ Я — тигренок, а не киска!» Почему так поступил Маршак? Автору, разумеется, виднее. Но не вызывает сомнения, что такие стихи, как «Тигренок», «Обезьяна» и другие мог написать только человек, сохранивший детскую душу, детское восприятие мира. Впрочем, лучше всего об этом написала Марина Цветаева в своих заметках «О новой русской детской книге»: «„Детки в клетке“ С. Маршака из всех детских книг моя любимая. Начнем с названия. Не звери в клетке, а детки в клетке, те самые детки, которые на них смотрят. Дети смотрят на самих себя. Малолетние (дошкольники) — слон, белый медведь, жирафа, лев… кого там нет! Все там будем…
