Книга Чесменский гром - Владимир Шигин

Флаг-капитаном по совету Мордвинова назначили капитана 1-го ранга Федора Плещеева, удачно сходившего несколько лет назад на фрегате «Надежда Благополучия» в Средиземное море. В свое время Плещеев командовал фрегатом, на котором проходили практику сыновья Мордвинова. Капитан дал им блестящую аттестацию, и оба они вне очереди были произведены в мичманы.

Спиридов рекомендованным флаг-капитаном остался доволен. Плещеев являлся не только опытным и образованным капитаном, знавшим дюжину европейских языков, но и одним из лучших гидрографов русского флота. Помимо всего прочего, во время плавания на «Надежде Благополучия» под началом Плещеева было совершено важное открытие. Дело в том, что на фрегате был послан в Средиземное море знаток древностей Г. Оссюр, чтобы смотреть развалины древней Греции. На острове Святая Мавра, осматривая остатки Аполлонова храма, он нашел каменную плиту. Когда матросы плиту подняли, под ней нашли сверток плотной бумаги, а в нем рукопись поэмы Сафо «Фаонида». Так с помощью русских моряков была возвращена человечеству поэма великой античной поэтессы.

Когда капитанский вопрос был уже утрясен и утвержден на коллегии, прибывший из Петербурга в Кронштадт Чернышев неожиданно потребовал, чтобы, помимо уже назначенного в экспедицию шотландца Грейга, был определен в капитаны и англичанин Роксбург. Таково было желание императрицы. Узнав о приказе, Спиридов ругался страшно. Иностранцев он не любил, справедливо полагая, что каждый должен служить своему Отечеству. Но делать было нечего, и адмирал скрепя сердце подписал гербовую бумагу о назначении Роксбурга капитаном «Трех Святителей» вместо недавно определенного туда Степана Хметевского. Незаслуженно обиженному каперангу сказал:

— Помню, ценю и люблю! Приплывешь ко мне со Второй эскадрой — отдам «Святителей», приплывешь с Третьей — все одно они твои!

Все дни Спиридов пропадал на снаряжавшихся кораблях, а ночами вместе с Алексеем Сенявиным просиживал за чертежами, изобретая для Азовской флотилии особые суда. На сон, еду и семью времени не было!

Несмотря на грозный приказ Екатерины «Всего давать в экспедицию щедро!», каждый гвоздь, каждый фунт солонины вырывался со скандалом, с боем.

— Воистину: у нас легче украсть, чем получить положенное, — мрачно шутили моряки.

Без задержки выдавали одни чугунные балясины...

Целыми днями обивали пороги бесчисленных портовых контор бравые капитаны. Сыпались в кошельки складских толстосумов звонкие офицерские червонцы...

Спиридов издергался, стал вспыльчив и криклив. Что не мог взять законно, вышибал горлом. Но все равно дело двигалось медленно. Кончилась весна, а корабли еще не имели ни команд, ни пушек, ни припасов. Только метались из конца в конец взмыленные курьеры и торопили, торопили, торопили...

По совету флаг-капитана Плещеева уходящие корабли обшивали просмоленным войлоком, набивая поверх него дюймовые доски, чтоб от древоточцев предохраниться. Процедура кропотливая! Вначале команды освобождали от грузов трюмы, наглухо законопачивали все люки, затем корабли килевали, очищая попеременно борта и днища от ракушек, и только затем обшивали корпуса. Работая, не покладая рук, к весне все корабли Первой эскадры привели в надлежащий порядок.

Хватало забот и с провизией: на такой большой срок ее еще никогда не заготовляли. Особенно много набирали морских сухарей тройной закалки, которыми доверху засыпали брот-каморы, да любимой русскими моряками архангельской трески. От цинги грузили мешки с еловой хвоей. Не хватало матросов, и корабли комплектовали солдатами и рекрутами. Капитаны ругались до хрипоты, наотрез отказываясь от такого пополнения, но, не видя иного выхода, брали, ругались — и брали вновь. Не имелось навигационного инструмента и лекарств...

Не хватало многого, но ждать более было нельзя, время поджимало.

— Торопь такая, что некогда и чихнуть, — мрачно шутили матросы, таская на взмокших спинах съестные и питейные припасы.

Из штатов Кронштадтского порта Спиридов вытребовал мастеровых из цехов: корабельного, ластового, мачтового, блокового, котельного, литейного, компасного, малярного и печного. Позабирал адмирал с верфей плотников и конопатчиков, парусников и прядильщиков, кузнецов и пильщиков, хлебников и даже мясосольных учеников. Выгреб все под метелку. Уступив просьбе Спиридова, Екатерина II пожаловала офицеров и всех корабельных служителей с уходящих кораблей четырехмесячным жалованьем «не в зачет». Особенно радовались выдаваемым деньгам женатые матросы: их матроски с ребятишками не будут нищенствовать хотя бы первое время.

Каждое утро, еще затемно, адмирал проводил скорые консилии с капитанами кораблей и знатными корабельными мастерами, давая им задания на день.

— Из кораблей всех боюсь я более за «Северный Орел», уж больно он не крепок в сравнении с остальными, — делился он своими сомнениями с корабелами.

— До берегов аглицких корабль сей доплывет. За то головы свои кладем смело. Но уж в Англии «Орел» чинить будет надобно, — отвечали ему старшие из мастеров, Селянинов и Афанасьев.

— А каково будут безопасны от пожаров возможных крюйт-каморы корабельные? Не будем ли гореть на виду всей Европы, как наши «Паша» с «Сашей»[22]?

— Каморы обобьем добротно листом свинцовым, а дерево пропитаем составами негорючими, так что будьте покойны, Григорий Андреевич! — успокоили его седые мастера.

Политическая обстановка, однако, оставалась сложной. Неспокойно было в Швеции. Профранцузски настроенный наследный принц Густав (будущий король Густав III), поощряемый своим воспитателем бароном Шеффером, готовился нанести удар по «Северному аккорду» и выступить в январе 1769 года на сейме с речью о реванше итогов Северной войны.

Екатерина II с Никитой Паниным были встревожены выходкой шведского принца не на шутку. Ситуация молниеносно обострялась, возникала реальная угроза новой войны. Из-за необходимости усиления Балтийского флота затрещал весь «греческий проект» Орловых. Воспользовавшись обстановкой, принялся Никита Панин отговаривать Екатерину от Архипелагской экспедиции:

— От сей затеи, государыня, одни неприятности да склоки по всей Европе. Вот и швед уже зашевелился, пересмотра трактата Абосского требует, нынче корабли спиридовские нам и здесь сгодятся!

Но Екатерина, проявив выдержку, от проекта и на этот раз не отступила. —

Флот к берегам греческим, Никита Иванович, посылать будем, а против замыслов шведских выставим свою эскадру Резервную, — заявила она президенту Иностранной коллегии. — Вам же предстоит купить с потрохами сейм шведский. Денег не жалеть: сколько запросят — столько давайте, кровь денег дороже!

Русский посол в Стокгольме граф Иван Андреевич Остерман затребовал у Панина на подкуп двести тысяч рублей, затем еще и еще. Узнав о «финансовой диверсии» Екатерины II, французский министр иностранных дел Шуазель сделал ответный ход и одарил, со своей стороны, золотом «французскую партию» сейма. Но и Панин не отступал. Русское золото щедро текло в карманы не только сторонников России, но и ее противников. Результат не замедлил сказаться. Сейм проголосовал против предложений принца Густава. Шведская Конституция 1720 года оставалась в силе, и Россия смогла наконец-то вздохнуть спокойно.