Книга Воспоминания командира батареи. Дивизионная артиллерия в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Иван Новохацкий

Снимаю сапоги, выливаю воду, выжимаю портянки и снова за работу, пока за телефониста. Еще не подошел солдат-телефонист, вызванный с центральной станции.

Весь январь и февраль продолжались тяжелые бои, гибли тысячи людей, но результата практически никакого.

В начале марта 1943 года я получил приказание на организацию проводной связи в новый район. Линию надо было тянуть многокилометровую, а чем длиннее линия, тем меньше надежности. С двумя телефонистами потянули линию. У каждого по 5–6 катушек кабеля, каждая 7–8 килограммов и по телефонному аппарату. Я тоже нагрузился наравне со всеми. На мне белый маскировочный халат — передовая рядом.

Весь день тянули линию. Устал до невозможности. Еле добрел до промежуточной станции — там телефонист соорудил из ветвей ели и сосны шалаш. В шалаше горит небольшой костер, сел рядом с костром, не заметил, как уснул. Проснулся, когда на мне загорелся маскхалат и обожгло лицо. Пришлось завалиться в снег, чтобы потушить тлеющий маскхалат.

В марте 1943 года началось наступление войск Северо-Западного фронта, в том числе и на участке 1-й Ударной армии, которой командовал генерал Кузнецов. Рано утром всем действовавшим в первом эшелоне наступления выдали погоны.

Помню, как перед атакой солдаты снимали шинели, оставаясь только в ватниках, чтобы легче было атаковать. В первый же день удалось прорвать оборону противника. 1-я Ударная армия действовала южнее Демянского котла, нанося удар в районе сел Залучье, Годилово, Матасово, у самого основания горловины окруженной группировки. Враг упорно сопротивлялся. За многие месяцы обороны он пристрелял каждый кустик и теперь вел ожесточенный прицельный огонь из всех видов оружия.

В небе тоже шел яростный авиационный бой. Оттуда сыпались на землю осколки от самолетов, а иногда и самолеты падали на землю.

Наступление шло тяжело, большие потери несли наши войска, но настойчиво, упорно «прогрызали» вражескую оборону. Взяты села Залучье, Годилово, Матасово. Это уже успех. Противник, чувствуя, что назревает новый котел, начал постепенно отходить, выравнивая фронт. Вскоре Демянский котел перестал существовать, но окружить вражеские войска не удалось. Части 1-й Ударной армии вышли на рубеж реки Редья и здесь перешли к обороне.

Боевые порядки нашего 37-го гвардейского артполка располагались в районе села Поддорье. Полк поддерживал 14-й гвардейский стрелковый корпус, который входил в состав 1-й Ударной армии.

Весна полностью вступила в свои права, все вокруг покрылось талой водой, дороги стали непроходимы. Подвоз продовольствия прекратился. Иногда У-2 сбрасывал несколько мешков сухарей, которые превращались в крошево, да и доставались только тем, кто успел найти. А так как это происходило в темное время, то иногда мешки попадали к противнику. К тому же летчик всегда выбирал поляну в лесу и на нее сбрасывал свой груз. Но в этой болотистой местности поляна всегда была болотом, причем часто глубоким, с трясиной, и уже не один солдат ушел в эту трясину в попытке достать желанный мешок.

Продовольствия вообще никакого не выдавали, и голод мучил основательно. Иногда удавалось набрать на болоте клюквы, грызли березовую кору. Однажды командир отделения сержант Ткачук подстрелил какую-то птицу, не то сороку, не то ворону. Сварили суп, съели его мигом. Удачей считалось, если удавалось найти убитую лошадь. Ее немедленно разделывали буквально до хвоста, все шло в пищу. Варили ее часа три или четыре. За это время с нее выходило много пены: зачастую конина была уже в годах и, конечно, жесткая. Но голод делал свое дело. Нередко весной из-под снега появлялась туша, убитая еще осенью. Она тоже шла в ход, хотя, как правило, была с душком. В общем питание, особенно на передовой, было скудным и нерегулярным. Голодать приходилось часто.

За бои в январе — марте меня наградили орденом Красной Звезды. Приказ подписал командир 14-го гвардейского стрелкового корпуса. Впрочем, наградной лист я не видел и не знаю, что там было написано. Я, конечно, был горд этой наградой, мне ведь было только 19 лет.

Этот эпизод фронтовой жизни тех лет я опишу более подробно.

Весна 1943 года на Северо-Западном фронте наступила неожиданно рано. Уже в марте яркое солнце растопило снег, талая вода залила все вокруг на десятки, а может, и сотни километров. Леса, поля, многочисленные болота — все было залито водой, только небольшие бугорки возвышались над ней. Раскисли дороги, залиты водой окопы, траншеи, блиндажи. Сплошное море воды, насколько хватает видимости.

Орудия нашей батареи разместились на плотах из толстых бревен, благо кругом лес. Я с парой разведчиков и телефонистов постоянно находился на ПНП (передовом наблюдательном пункте) в батальоне, которому была придана наша батарея. Нам повезло — наш блиндажик вырыт на небольшом косогоре и вода сюда не достает.

Активные боевые действия прекратились — нет подвоза боеприпасов; в такой ситуации не повоюешь. Только изредка, то в одной, то в другой стороне, слышны отдельные выстрелы, то ли боевое охранение кто-то потревожил, то ли какой зверь или птица попали на мушку.

Солдаты, как зайцы у деда Мазая, устраиваются где-нибудь на поваленном дереве, благо кругом хвойный лес, сушат на солнце вымокшие за ночь шинели, портянки, плащ-палатки, беззлобно поругиваясь на капризы погоды. Все разговоры крутятся вокруг одной темы: привезут сегодня обед или нет? Уже много дней сидим на голодном пайке, хорошо, если дадут по одному сухарю да по кружке кипятка на весь день. А нам, артиллеристам, еще труднее: наша дивизионная кухня где-то километрах в пяти сзади, в тылу, попробуй туда доберись по сплошной воде! К тому же и там в котлах один кипяток. Мы берем сухим пайком на несколько суток и потом сами варим в котелках. Но уже недели две не дают почти ничего, разве что несколько подмоченных сухарей. Все мысли сводятся к одной: что бы поесть?

Иногда на болотах попадалась клюква. Собирали ее нередко по пояс в воде, а то и проваливались чуть ли не с головой в ледяную болотную купель. Варили что-то вроде киселя, добавляя к ягодам кору осины. Пища выходила кислая, горьковатая, но все же горячая и как-то удавалось обмануть желудок, постоянно требующий еды. Но уже больше недели походы за клюквой были безрезультатными — все вокруг собрано.

У меня была верховая лошадка, которая стояла здесь же, вблизи блиндажа, в специально вырытом в косогоре загончике. Бедное животное, оно каждый раз встречало меня тоскливым, голодным взглядом. Если нам иногда перепадало по сухарю, то для лошади не давали ничего. Единственным кормом были березовые да осиновые ветки, иногда клочок пожухлой, прошлогодней травы.

Мы берегли нашу лошадку как зеницу ока. Моим солдатам, обессилевшим от постоянного недоедания, было уже не под силу совершать вояжи на нашу кухню, пять километров туда и столько же обратно, хотя все они были не хилого десятка. Лошадка нас выручала. На ней мои солдаты по очереди каждые трое суток ездили к старшине батареи за провизией.

Как-то утром дежурный телефонист доложил, что меня вызывают в штаб полка. Теряюсь в догадках: зачем бы меня, командира взвода, вызывали в штаб полка, где я ни разу не бывал? Попросил телефониста по «солдатскому телеграфу» узнать, в чем дело. Вскоре тот доложил, что меня вызывают за получением награды, ордена Красной Звезды, которым я был награжден в конце прошлого, 1942 года. Приказ есть приказ, и хотя награждают не каждый день и повод, конечно, приятный, но десять километров до штаба и столько же обратно по сплошной воде — удовольствие малоприятное.