Книга Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский

Телефоны посольства отключили, и оно оказалось отрезано от всего мира. Поступавшие на имя посла и сотрудников посольства телеграммы, проходя германскую цензуру, доставлялись выборочно и с большим опозданием. К вечеру российскому послу вручили паспорт на выезд из Германии и предложили незамедлительно сформировать соответствующий контингент из числа сотрудников посольства и консульств для их выдворения поездом в тот же вечер. Предполагалось, что после утверждения списка германским МИДом российские дипломаты будут отправлены до границы с Данией57.

Германский МИД назначил день отъезда русских дипломатов на 1 час 07 мин. 21 июля (3 августа). Несмотря на позднее время, у здания посольства собралась огромная толпа берлинцев, провожавшая отъезжавших свистом и оскорбительными криками. Собравшиеся наваливались на автомобили, не давая им сдвинуться с места. Они били выходивших женщин и детей палками и зонтами, плевали, забрасывали песком и мелкими камнями. Подобной участи избежала лишь машина посла, которая продвигалась под эскортом конной полиции.

Вот что пишет князь Ф. Юсупов об отъезде русского посольства из Берлина: «На другой день рано утром мы поехали в русское посольство, а оттуда на вокзал к копенгагенскому поезду. Никакого сопровождения, как полагалось бы иностранной миссии. Мы отданы были на милость разъяренным толпам. Всю дорогу они швыряли в нас камни. Уцелели мы чудом. Среди нас были женщины и дети, семьи дипломатов. Кому-то из русских палкой разбили голову, кого-то избили до крови. С людей срывали шляпы, иным в клочья изорвали одежду»58.

Послом в Берлине в это непростое для России время служил Сергей Николаевич Свербеев. Как и большинство его коллег, он имел соответствующие гражданский и придворный чины – тайный советник, камергер. Выходец из дворянской семьи высокопоставленных государственных чиновников. Отец его служил чиновником особых поручений при Якутском правлении, а мать происходила из княжеского рода Трубецких. Свою карьеру Свербеев начал по окончании юридического факультета Московского университета в Министерстве внутренних дел, а затем перешел в МИД на должность третьего секретаря Канцелярии. Первая загранкомандировка была в 1891 г. в Константинополь, затем – в 1894 г. – в посольство в Вене. В 1896 г. Свербеев стал первым секретарем миссии в Мюнхене, а затем вновь вернулся в Вену, где в 1898–1904 гг. служил сначала первым секретарем, а потом советником русского посольства.

В 1910 г. по протекции своего друга С.Д. Сазонова получил назначение на пост Чрезвычайного Посланника и Полномочного Министра в Греции, а в 1912-м – с его же помощью стал послом в Берлине59.

Как утверждали коллеги Свербеева по дипломатической службе, «императорский посол в Берлине отличался исключительною бездарностью. Он только умел прилично одеваться, прилично держать себя и произносить кое-какие русские и иностранные слова в ответ на задаваемые вопросы. Он ничего не знал, не соображал, ни о чем не думал и ничего не делал. Дипломатическое ведомство имело в своей среде немало посредственностей. Но далеко в карьере они не шли. И Сергея Николаевича не следовало пускать далее секретаря посольства, притом преимущественно поручая ему лишь механическую работу. Министр иностранных дел Сазонов, только потому, что был одноклассником Свербеева в лицее, выдвинул его на пост посла в Берлине. И не в обычное нормальное время, а почти накануне начала мировой войны.

Не было вообще пределов легкомыслию Сазонова. И только этому печальному свойству своего школьного товарища обязан Свербеев своим возвышением не по достоинству. Обязан ли, однако? Оставайся Свербеев в тени, не было бы о нем и речи. Не приходилось бы о Свербееве упоминать как о лице, выдающемся своей бездарностью. И не лежало бы на ответственности Свербеева абсолютное бездействие важнейшего русского дипломатического поста в наиболее трагический момент истории России. Ничего-то он не видел. Ни о чем существенном не доносил. Настолько ничего не понимал, что даже отправлял в Петербург оптимистические депеши. В дни, предшествовавшие объявлению войны, умудрился отсутствовать из Берлина. Никаких ценных отношений не завязал, да и завязать был не в состоянии. Бледный, длинный, скелетически худой, с лицом, ничего не выражающим; так он и сейчас стоит перед глазами живым олицетворением жалкой посредственности»60.

Разумеется, сегодня трудно оценить, каков элемент истины в приведенной характеристике русского посла, но, судя по итогам его работы в Берлине, многое из сказанного соответствует действительности.

Как справедливо отмечал Н.С. Гумилев:

Жизнь всё расставит по своим местам.И каждый будет там, где должен быть.И в памяти останутся лишь те,Кого нам не дано забыть…

Прибыв на следующий день в Копенгаген, Свербеев сообщил в российский МИД, что отъезд дипломатов из Берлина «обставлен был германским правительством крайне несовершенно и едва ли удовлетворял самым необходимым условиям приличия, к тому же беспорядок был невозможный. После моего энергичного протеста, еще до формального разрыва дипломатических сношений, против недостаточной охраны посольства, которое буквально осаждалось любопытной и враждебной толпой, были приняты полицией необходимые меры. Однако в день отъезда был полный беспорядок. Сам я выехал из посольства тесно окруженный эскортом жандармов, ввиду чего ограничились только шумными враждебными криками. Члены же посольства и некоторые из русских подданных, выезжая из здания посольства, подвергались оскорблениям озверевшей толпы. Били и дам, и детей, бросали камнями и плевались.

Все русские до сорокапятилетнего возраста арестовываются для выяснения, подлежат ли они военной службе. Были арестованы, затем отпущены по установлении их личности секретарь военного агента Голумбиевский, секретарь генерального консульства Субботин, нештатный секретарь Далиг. При отъезде узнал об аресте консула в Бреславле Шиллинга, но проверить не мог. Второй швейцар посольства русский запасный унтер-офицер арестован и неизвестно, где находится»61.

В первые же дни войны началась массовая депортация российских подданных. Пытаясь хотя бы как-то получить необходимые средства для выезда из Германии, они обращались в ломбарды, но в лучшем случае им удавалось получить 30–40 % от реальной стоимости имущества. Нередко, увидев российские паспорта, сотрудники ломбардов либо отказывались принимать вещи, либо выдавали им мизерные суммы. В случае ареста русских германские власти конфисковывали их личное имущество – забирали все средства к существованию, особенно золотые марки и рубли, а в случае последующего освобождения возвращали денежные средства бумажными банкнотами.

Кстати, одной из «комических жертв» разразившейся войны оказалась жена главнокомандующего немецкой армией фон Мольтке, которую война застала на одном из французских курортов. Денег на обратную дорогу у нее не было, и она отправилась в банк получить по чеку 10 тыс. франков, но ни этот банк, на который чек был выписан, ни все остальные местные банки денег ей не выдали, объявив «политический бойкот». В итоге г-же Мольтке пришлось брать взаймы у друзей, что дало ей основание рассказывать по возвращении: «Я впервые в жизни просила милостыню!».