Книга Право быть - Вероника Иванова

С каждым новым ответом явственно крепла уверенность парня то ли в собственных возможностях, то ли в неколебимости прекрасной и богатой судьбы, соблазнительно улыбающейся из тумана будущего. А может быть, просто из тумана.

— Говорил и от своих слов не отказываюсь.

— Так я... принят?

Интересно, он понимает, что, так сильно напирая сейчас, вызывает лишь подозрение и ничего более? Вот и вербовщик, вместо того чтобы ответить утвердительно, почему-то тянет время. Чувствует неладное? Немигающий взгляд и дрожащие веки... Странное сочетание. Пугающее.

Слишком горячий? Сейчас проверим.

Склоняюсь над столом:

— И много денег можно у вас получить за три месяца?

— По десять «орлов» в месяц, если будешь работать исправно, — охотно подыграл мне лысоватый, получив возможность уйти от разговора с предыдущим собеседником. — Самая высокая цена среди всех.

— А что нужно сделать, чтобы к вам попасть? Рекомендации какие, свидетельства нужны?

— Мне довольно посмотреть на человека, чтобы принять решение, — гордо ответил вербовщик.

— Ух и заманчивая же цена! А если... — Наклоняюсь ещё ниже, но говорю таким громким шёпотом, чтобы меня смогли расслышать все заинтересованные лица: — Если отказаться от пары монет в вашу пользу? Каково будет решение?

— Думаю, ты и сам догадываешься какое.

— Так что, по рукам?

Я протянул ладонь вербовщику. Тот, чуть помедлив, отправил свою руку навстречу моей, но прежде чем наши пальцы смогли встретиться, раздался вопль, в котором слышалась обида маленького ребёнка, смешанная с чем-то нечеловеческим:

— Не-э-эт!

Это кричал тот парень, которому снова не повезло. А вслед за криком пришло время действия, которое, мягко говоря, оказалось удивительным.

Ярость любого из нас может изменить до неузнаваемости, причём как украсить, так и изуродовать, но я впервые видел черты, пытавшиеся отразить все возможные чувства. Губы, веки, глаза, брови, подбородок, скулы — всё заходило ходуном, причём каждая часть в собственном направлении и в особом ритме, словно человек вдруг утратил власть над своим лицом. Зрелище можно было бы назвать всего лишь неприятным, если бы через пару вдохов к лицевой плоти не присоединились все оставшиеся мышцы долговязого тела, и присутствующие в зале люди не застыли на местах от ужаса и отвращения.

Дёрг-дёрг-дёрг. Разные стороны, одинаково сильные рывки. Связки не выдерживают долго и рвутся, за ними следуют прочие волокна плоти, словно стремящиеся обрести свободу, и на рубахе парня расцветают кровавые розы. Упав ещё в самом начале бешеной пляски, он корчится на полу, то ли крича, то ли завывая, но в глухих звуках невозможно разобрать ничего осмысленного, ни одного слова, а я желал бы зажать уши, только бы не слышать то, что колокольным звоном гудит внутри меня.

...почему-за-что-неужели-всё-было-зря-я-сделал-всё-что-мог-и-остался-ни-с-чем-я-хотел-лишь-быть-свободным-и-стал-свободным-но-всё-оказалось-напрасно...

Осколки мыслей, на сей раз не моих, а того человека, что разрывается на части неподалёку от моих ног. Эти мысли отзываются во мне странным гулким эхом, приходят откуда-то изнутри, а не снаружи, как им следовало бы. Они не собираются меня подчинять, они вообще предназначены не для меня, а для кого-то другого, кто по странному стечению обстоятельств занял одно место со мной. Я не понимаю, что происходит, и мне... становится страшно вдвойне, словно я делю с кем-то чувства, свои и его.

Что скажешь, драгоценная?

«Посмотри на его Кружево, но не магическое, а то, что отвечает за разум».

Всполохи белых огней, только не двигающиеся по кругу, как предписано. Такое впечатление, что Кружево разделено на сотни частей, ничем более не связанных друг с другом, и каждый обрывок старается то ли исполнить своё прежнее предназначение самостоятельно, то ли вернуться обратно.

«Вернуться ли?»

Присматриваюсь внимательнее.

Ты права, огоньки разбегаются в стороны. Но как возможно разрушить единое и неделимое Кружево разума?

«Например, поманить свободой каждый из его узелков».

— Удалось оттереть пол?

Знаю, не слишком подходящее приветствие, но желать доброго дня капитану городской стражи, особенно после всего произошедшего, у меня язык не поворачивался.

— Нет. Надо будет снять верхний слой досок, если, конечно, хозяин захочет.

— Может не захотеть?

Капитан с некоторым сожалением вздохнул:

— А зачем? Ему, можно сказать, повезло, есть теперь чем заманивать зевак на кружку эля. Будет показывать въевшуюся в доски кровь и рассказывать, как в его доме умирал покаранный божьим судом убийца.

Ах, вот в чём дело... Стражник по-простецки завидует более удачливому сопернику в войне за кошельки проезжих скотогонов. Смекалисто, ничего не скажешь. Мне бы и в голову не пришло зарабатывать деньги на чужой смерти.

«А ведь это самый простой и самый легкодостижимый заработок», — мечтательно протянула Мантия.

Если убиваешь не сам, тогда конечно.

«Считаешь себя виноватым?»

А кто же тогда виноват, если не я? И дёрнул же меня фрэлл устроить это глупое представление!

«Зато какой успех».

О да. И похлопывания по плечу, и поздравления, и благодарности — всё было в полной мере. Но тот скотогон заслуживал другой смерти. Менее мучительной.

«Ты слишком добр...».

Я слишком ценю своё душевное спокойствие. Или скажешь, смотреть на разрывающееся само собой тело было приятно?

Мантия благоразумно, но ехидно промолчала.

— Именно божьим судом?

— А как же иначе? Ни вы, ни я и пальцем не дотронулись до парня.

— Он не признался в убийстве.

— Разве его признание так уж необходимо? — справедливо заметил капитан. — Сто против одного, именно этот человек совершил убийство, потому что хотел попасть на хорошую работу. А если добавить ко всему ещё и туман... Даже у городского главы не было вопросов. Или вы сомневаетесь?

— Нет.

Как я могу сомневаться, если в отличие от стражника и прочих постояльцев гостевого дома слышал отголоски бури, бушующей в сознании умирающего? Да, он убил. Да, у него была веская причина. Да, сил исполнить задуманное ему придал туман. Но кто бы мне объяснил, откуда взялся этот проклятый озёрный пришелец?!

Капитан посмотрел в окно.

— Скоро совсем разъяснится.

Да, туманное трёхдневье подходит к своему концу. Строго говоря, туман приходит в Элл-Тэйн после полудня первого дня и убирается прочь после полудня третьего, как я успел узнать. Вчера случилось много дурного, слишком много для одного дня. Если и сегодняшнее утро будет омрачено чем-то подобным, я рискую надолго разочароваться в мире и его обитателях.