Книга Франц, или Почему антилопы бегают стадами - Кристоф Симон

– Я надевал его на свадьбу Хосе Гонсалвеса, учителя. Двенадцать лет прошло.

– Вы же не будете купаться в костюме?

– Кто говорит про купание? Я еду лечиться.

Он сел на диван, готовый отправляться в путь. За два дня до вылета.

– Я чувствую запах моря. Тополя, цветы, волны, синие, как туалетные кабинки. Чертово легкое мигом придет в порядок. Когда вернусь, я уж заткну мышам глотку. Сдеру с них шкуру и…

– Как, по-вашему, Эрйылмаз, нужны человеку показатели баланса и акционерное право?

– Нужны. Подай мне минералку, Франц.

Субботний день в Гватте: тепло, спокойно, уютно.

– Армия будет преследовать вас по пятам, метельщик. Уговаривать стать генералом.

– Я завхоз. Не хочу быть генералом.

И так далее и тому подобное.

Юг

Я лежал под кустом бузины, солнце светило совсем по-южному, и в воздухе уже пахло летом. Я поглаживал Эм Си Барсука в обувной коробке и листал не слишком обтрепанную английскую грамматику (на обложке: Тауэр, двухэтажный автобус, три полисмена). Держа книгу против солнца, чтобы оно не светило в глаза, я учил, пока глаза не слиплись, руки не отяжелели и грамматика не опустилась мне на грудь. («Да кому надо говорить на этом английском, – спросил я себя, засыпая, – кроме кучки угольщиков в Шеффилде и кислолицых домохозяек из Кентукки в домашних тапочках? Никому».)

Вздремнув, я огляделся вокруг, посмотрел на небо и, щурясь, стал следить глазами за самолетом, белоснежный шлейф которого бесшумно делил небо пополам.

– Смотри, куда летит! – сказал я Эм Си Барсуку, который выпрыгнул из коробки и обнюхивал английскую грамматику.

– Что летит?

– Самолет!

– Какой еще самолет? – осведомился Эм Си.

– Ты морду повыше подними, сам увидишь!

– Я не люблю смотреть на солнце. Расскажи мне про самолет.

Пустая отговорка. Глаза у Эм Си Барсука и вправду чувствительные к свету, но я смастерил ему солнечные очки из проволоки и двух кусочков засвеченной фотопленки, и он с довольным видом носит эти очки на своей морде.

– Там высоко, – терпеливо начал я объяснять, – летит самолет и, похоже, это большой самолет – из тех, что летают между континентами.

– Ну и что? – досадливо буркнул он. – Мне-то какой от него прок?

И он с ожесточением атаковал безоружных полисменов на обложке. Эм Си дулся на меня за то, что я не предупредил его насчет страшного Эрйылмаза и не заступился, когда тот на него набросился. Бегство под диван оставалось мучительным воспоминанием.

– Вон! Он там! Смотри же, куда я показываю!

С наигранным безразличием он поднял глаза вверх.

– Я вижу твой палец.

– Смотри, куда он показывает, дурья башка!

– Туда?

– Нет, вон туда! Справа! Правее! Еще правее!

– Вижу – и что?

Зевнув, он продолжил опустошать Лондон. Легкость и непринужденность, с которой его коготки уничтожали двухэтажный автобус на грамматике, производили впечатление.

– Интересно, куда он летит? – не сдавался я.

– Самолет? – проворчал он. – Я что, географ?

Акустические способности Эм Си ограничивались фырканьем, ворчанием, скрежетанием, шипением, отрыгиванием, пыхтением, пердением, и толковать эти звуки я, конечно, не умел. Я был просто обкурившийся фантазер и никто больше. Одно могу сказать точно: если кто думает, будто святой Франциск Ассизский, болтая с лесным и полевым зверьем, ржал, как лошадь, щебетал, как птичка, и прыгал, как козел, то он ошибается.

– На юг, – сказал я со значением. – Он летит на юг.

– Да уж понятно, – сердито пыхнул барсук, приноравливая свои великолепные когти к Тауэру. – Ты думаешь, там внутри сидит истребитель мышей. Где ему еще быть, раз самолет летит на юг! Как же, как же…

Черные точки

Четверг, четыре недели до конца семестра. Я вдруг спохватился, что нужно готовиться к экзаменам.

После интенсивного курса акционерного права в очереди у кофейного автомата я отправился на контрольную по экономике предприятия (фрау Брунисхольц тащилась от контрольных не меньше Вульшлегера) и, потерпев очередное поражение, на выходе услышал, как несколько бесстрашных из параллельного класса подтрунивают над Антоном Рэмбо Риделем за его спиной – почему бы ему не купить себе трубу, чтобы выучить ноты. («Рэмбо с трубой – вот это идея, чувак! Супер, просто супер!») Я прислушался. Сам я на ноты давно махнул рукой. Музыка – мое самое слабое место. Но все знают, что если ты хорошо занимаешься по одному предмету, то это часто уравновешивает плохую успеваемость в другом. Экзамен по музыке, конечно, не такой важный, как по экономике, но если выйдет… методом Риделя?.. Стоит попробовать. Побью экономику музыкой, и конец моим заботам. Знания – это для задавак. Главное – выжить.

Я купил блок-флейту и шомпол для ее протирки. Это оказалось самым дешевым. Потом, может, перейду на трубу и заделаю с Риделем офигенный духовой оркестр.

Я залез с флейтой на кровать, разложил на подушке ноты и стал разбираться. «Пустой кружок в два раза дольше сплошного! Внимание, маленькая точка справа от кружка удлиняет его на половину! Не забыть: пустой брусок без флажков и палочек – можно глотнуть воздуха, а именно в четыре раза больше воздуха, чем при развернутой влево букве «L»! Но это только начало! Закрашенный кружок с флажком…» Ничего не получалось. Я не мог выбраться из первой строчки. Миллионы черных точек, изогнутых флажков и ворсистых линий… Аж в глазах рябило.

Я не знал, что мне делать.

Нужно было с кем-нибудь посоветоваться.

– Иди спой учителю музыки на его чертов день рождения, – буркнет Эрйылмаз. – Вот тогда будет толк.

– Не опускайте руки, – посоветует фрау Брунисхольц.

– Взорви музыкальный зал, – предложит Венесуэла.

Как ни крути, менять стратегию выживания каждый день – это уж слишком.

На следующий день я наведался к школьному психологу.

– Что вас ко мне привело, господин Обрист? Снова проблемы с наркотическими средствами, а?

Психолог, жилистый, подслеповатый мужчина, приходил обычно раз в месяц – играл в выбор профессии со старшеклассниками в компьютерном классе (своего кабинета у него не было), оформлял писающимся в кровать первогодкам освобождения от лыжного лагеря и рылся в белье прошлого у мучимых низкой самооценкой десятиклассниц. Однажды наши с ним дорожки уже пересеклись, когда в десятом классе я, накурившись гашиша, стал виновником дорожного происшествия и мягкосердечная замдиректорша направила меня не на комиссию, а в школьно-психологическую службу, где меня определили как «лабильный тип без преступных наклонностей» и с тем отпустили. (Я сел, выложил всю травку на стол и расплакался.)