Книга Муравьиный царь - Сухбат Афлатуни

Сегодня я принесла ему семейные альбомы. Один из дома, другой потихоньку у мамы. Он попросил, для вхождения в образ. Сижу, держу на коленях. Листаю. Молодая мама. Папа со мной. Мы все на пляже в Бултыхах. Наша свадьба с Антоном, это можно не показывать.

Наконец, актеров отпускают. Прячу альбом, поднимаюсь. Ну, и где мы? Был, исчез. Слышу сзади шепотом: «Привет, сестричка». Вздрагиваю. Лёнькин голос, интонации, всё.

Поваленная сосна.

– Ладно, Лень, – снимаю с себя его руки. – Не надо.

– Сказать, почему я согласился на это все?

– Ну, скажи.

Знаю, что скажет. Его проблемы. Моя совесть чиста, намеков я не давала. Если что-то себе нафантазировал, сам виноват. Он – мой брат. И будет моим братом. Еще три дня. Три счастливых дня. Как договаривались. Инцест по сценарию не предусмотрен.

– А Гена у тебя по сценарию был предусмотрен, да? Он тоже кого-то изображает?

– Послушай, Лёпс… Мне вообще-то достаточно лет, чтобы…

– Ага, достаточно. Вот и потянуло на молодняк.

– А вот хамить не нужно.

– А кто тебе сказал, что…

– Не нужно, говорю, хамить. Это мое личное дело, с кем я, и вообще. Тоже мог бы себе найти здесь, пожалуйста. Я бы никакой ревности тебе не устраивала.

– А у меня с этим вообще никогда проблем не было.

– Вот и рада за тебя. Что так смотришь?

– Но амеба же! Просто амеба.

– Насчет второй части спорить не буду.

– Какой второй части? А… Хм. Ну, если у тебя такие скромные запросы. Ну, о-о-чень скромные.

– Ой, а ты откуда знаешь, какие у меня?

– Да видел.

– Что-что?

– Проехали.

– Нет уж, скажи. И что ж такое ты видел?

– Проехали, говорю.

– Нет уж, раз начал…

– Проехали, следующая станция «Новые Жопки»…

– Что. Ты. Видел?

– Отпусти… На озере… В бинокль. Как вы в лодке. Довольно примитивно.

Мне становится смешно.

Сразу представила. Мы с Генкой. И этот придурок недоделанный с биноклем.

– Что смеешься?

– Да так…

Сажусь на траву. Порыв ветра.

Садится рядом, прижимается. Господи, как похож все-таки.

Кладу голову ему на плечо.

Небо вспыхивает.

– Бежим! – вскакиваю, хватаю его за руку. – Сейчас ливанет! Тикаем… Лёнька!

Удар грома.

– Солнце!

Группка в спортивных костюмах послушно поднимает руки.

– Воздух!

Все машут руками.

Солнца нет. И воздух сырой, бр-р.

– Космическая энергия! Приди к нам, космическая энергия!

– Иду, иду… Иду, мам.

Отхожу от окна.

– Давай, – мама возится с дорожной сумкой, – помоги мне с молнией.

До двенадцати ноль-ноль надо освободить номер.

На завтрак сырники со сметаной.

Котлеты с гречкой. Котлеты не надо. «На дорогу надо поесть», – мама подвигает мне тарелку.

Мама с папой пошли в номер, а мы с Лёником искали на прощание белок. Спустились к озеру.

– Нынче ветрено и волны с перехлестом… – читает Лёник. – Скоро – осень, все изменится в округе.

Да, скоро все изменится.

Очень скоро. Вернемся, надо будет срочно на УЗИ. Хотя и так ясно. Картина Репина «Не ждали». Она же – «Приплыли». Почиститься, разгрести дела в офисе, поговорить с Казимировым. И ждать суда.

– Пойду в номер. – Лёник зевает. – Родителям помочь надо.

На горизонте появляется Гена. Понятно. Встреча боевых друзей на Эльбе.

Лёник засовывает ладони в карманы треников и гордо удаляется.

– Привет! – Генка хватает меня за руку, мнет ладонь. – Что это он убежал?

– Не знаю. Тебе, наверное, обрадовался.

– Странный он, этот, твой. Ребята говорили, я еще тебе хотел сказать, ходит, что-то следит. За нами, за тобой. Наши хотели с ним поговорить, нет, чисто поговорить, я сказал, что не надо, это ее брат. Он тебе брат ведь?

– А что?

– Не похожи.

– У нас отцы разные.

И матери, мой милый. Но тебе это знать не обязательно.

Вспоминаю, как бежали вчера с Лёником под ливнем. Вымокли как собаки. Вернулись, а горячую воду отключили, душа нет. Грелись феном.

– Сегодня уезжаете?

Киваю.

– Лена…

– Что?

На озере волны. Кусты облепихи, катамаран на цепи качается.

«Чем там кончилось, Лёнь? Ну, скажи, чем?»

Льет дождь. Лежим. Лёнька рядом, с мокрой головой. Мама с папой в фойе, там телевизор, взрослые.

«Лёнечка, ну что там было? Ты всегда расскажешь до интересного и бросаешь!»

«Потому что ты дурацкие вопросы задаешь».

«Какие я дурацкие вопросы?»

«На балконе».

На балконе мы были недолго. Лёник сказал, что должен постоять под дождем. Я попросилась с ним. Было темно, мокро и щекотно, дождь был теплым. Что я его спросила? Ничего не спросила. Один вопрос задала, и все. Специально выдумывает, чтобы не рассказывать.

«Лёнь, ну что там эта вампира сделала?»

«Ничего».

«Совсем? Она больше не выходила из двери? Так и сидела до пенсии, да?»

Лёник хмыкает, но молчит.

«А я знаю, – подвигаясь к нему, – она исправилась. Исправилась?»

«Вампиры не могут исправиться, – говорит Лёник, берет мою руку и притягивает к своей голове. – Потрогай, мокрая еще?»

«Мокрая. А почему не могут исправиться? Они что… Они как фашисты, да?»

«Они хуже! – Лёник вытирает голову. – Фашисты никогда не бывают бессмертными. Вообще! Сбросить на них бомбу, и все. И танками, и пулеметами их: та-та-та! Ложись!»

Хватает подушку, швыряет в меня.

Ах, так! Ну, держись…

«Чур, я за красных!» – бросаю подушку обратно.

«Вы – за красных обезьян! А мы за красных офицеров! Ба-бах!»

«Ай, отпусти! Ну больно!»

«А ты… не щекотайся! Глупая красная обезьяна… ты… нарушаешь правила!»

Мы барахтаемся на ковре.

Лицо Лёника становится серьезным.

Поднимается, садится на кровать: