Книга Поезд - Анатолий Курчаткин

– Давай, давай, – не дожидаясь его окончательного согласия, понукнул сын мужчину. – Идем. Я тут тебя столько прождал, а у меня каждая минута на счету.

– Безмерно благодарен, что не оторвал меня от моей сигареты, дал докурить, – предоставляя полную волю своей иронической интонации, отозвался мужчина.

Про себя он подумал: а действительно хорошо, что сын остался дожидаться его здесь, не пришел в тамбур. Так бы помешал там разговору!

Сын пошел впереди, мужчина за ним. Перед дверью в тамбур мужчина оглянулся, – адам с евой выкатились в коридор и смотрели им вслед.

Идти оказалось далеко. Вагон, вагон, еще вагон… Мужчина уже и забыл, когда ходил в эту сторону поезда последний раз. Да теперь, когда в поезде было запрещено торговать съестным, не ходил уже и в другую сторону.

– Так что такое? – спросил он в спину сына, все так же двигаясь вслед за ним коридором очередного вагона.

Сын, не останавливаясь, вскинул над плечом руку и отрицательно поводил ею из стороны в сторону. После чего слегка повернул голову назад.

– Нет-нет, все на месте. На ходу ни слова. Это секретно. Совершенно секретно.

Они миновали еще один вагон, вышли в тамбур, и сын достал из кармана ключ. Это был не обычный железнодорожный ключ, каким закрывал дверь вагона проводник, поворот на девяносто градусов – и готово, это был мощный сейфовый ключ, истинное произведение охранного искусства.

– Ого! – невольно вырвалось у мужчины.

– Да, приходится, к сожалению, перестраховываться, – вставляя ключ в прорезь замка и с легким щелчком поворачивая внутри, отозвался сын. – Большое дело затеяно, нужно обезопаситься. А то все так и рвутся порулить. Будто это то же самое, что бутерброд съесть.

– Может быть, потому и рвутся, что хотят бутерброды есть? – проговорил мужчина.

Они с женщиной с той поры, как весь их стол ограничился тем, что предлагали «офени» на остановках, такой возможности – сделать себе бутерброд – не имели.

Сын вынул ключ из замка, потянул, открывая, дверь и кивнул мужчине: заходи первым.

– Хочешь есть бутерброды – ешь свои, а на чужие рот не разевай, – сказал он в спину мужчине.

Горбатые железные пластины пола в переходе мелко сотрясались под ногами и ездили одна вдоль другой, оглушительно грохотали под ними внизу колеса, в щелях между пластинами и гармошкой боковых стенок бешено рябили смутно угадываемые в темноте шпалы.

Сын вновь замкнул дверь, через которую они вошли в переход, на ключ, протиснулся мимо мужчины к противоположной двери и вставил ключ в нее.

Он вышел удивительно не похожим ни на мужчину, ни на женщину, был маленького роста, крупноголовый, толстый, и живот его, когда протискивался к двери, так и вмял мужчину спиной в поручень сзади. И, хотя это была плоть сына, то, с какой бесцеремонностью она приперла мужчину к холодному железному поручню, оказалось мужчине неприятно.

Замок щелкнул, сын открыл дверь, выступил в тамбур и жестом руки пригласил мужчину последовать за ним. Они достигли вагона, в который шли.

– Ну, слушай, – сказал сын, когда была закрыта и эта дверь, через которую они вошли. – Зачем я тебя позвал… Мы увеличиваем скорость. Должны увеличить. Обязаны. Слишком мы тихо едем. Тащимся, а не едем.

– Разве? – удивился мужчина. – Вроде бы вполне приличная скорость.

Сын поморщился.

– Это потому что ты привык к такой. А она совершенно недостаточна. Ее нужно увеличить, и другого разговора быть не может. Нам нужно ехать быстрее. Много быстрее!

– Ага, – сказал мужчина, – понятно. И при чем здесь я?

– Ты должен сделать расчеты. Сколько понадобится топлива. На каких участках возможно предельное увеличение скорости, на каких нужно ее ограничить. Но чтобы везде, на всех участках мы мчались быстрее!

– Ага, понятно, – снова сказал мужчина. – Но почему именно я? Я ведь уже давно от всего отставлен.

– Ну, вот чтоб тряхнул стариной.

– Перестань, что за объяснение, – поморщился теперь, в свою очередь, мужчина. – Почему не привлекаете других? В том числе и тех, кто помоложе?

– А ты что, хотел бы переуступить эту работу тем, кто помоложе?

– Я спросил, почему не привлекаете других?

Сын помолчал. Потом по лицу его пробежала усмешка.

– А ты что, не догадываешься? Некому делать эту работу. Никого не осталось, кто бы умел. Ты, может, единственный. Все сошли. Пересели. Осели на земле. Кто как. Разве не заметил?

Мужчина вспомнил пустой коридор вагона перед тем, как тот заполнился молодыми людьми. Ну да, действительно, они с женщиной еще все удивлялись: почему стало так безлюдно?!

– А ты сам? Те, кто вместе с тобой? – спросил он.

Сын двинул подбородком. В том, как он это сделал, просквозило высокомерие.

– Мы управленцы. Наше дело практическое. Тебе – посчитать, а там уж мы со своим делом справимся наилучшим образом.

– А молодежь что же? – не удержался от укола мужчина.

– Никого нет, кто бы умел, ты не понял? – терпеливо повторил сын.

– Что ж, – проговорил мужчина. – Раз никого, кроме меня… Не могу отказаться. Да и зачем?

– Вот именно, – сказал сын.

Всунул произведение охранного искусства в отверстие замка на двери, ведущей в собственно вагон, щелчок, мягкое лепетание хорошо смазанных петель, и мужчина ступил вовнутрь.

Он ступил вовнутрь – и его оглушило.

Ему приходилось бывать здесь и прежде, но давно, весьма давно, и он не мог даже представить, что в вагоне так все изменилось. Раньше этот вагон был, как и все остальные: так же обит каким-то пупырчатым, болотного цвета резинообразным материалом, такой же ширины, с такими же окнами, состоящими из двух рам – широкой внизу и узкой вверху, у него не было только отдельных купе, а одно общее пространство, подобно тому, как в вагоне-ресторане, и лишь несколько выгородок в этом пространстве для рабочих столов. Теперь же от того, старого вагона ничего не осталось. Внутренняя отделка являла собой яркое белое безбрежие, как бы заявляя этим безбрежием о всяческой чистоте, царящей здесь. Окна сделались одним сплошным стеклом, невероятно увеличившись по вертикали, так что возникало впечатление, будто потолок вознесся вверх на добрые полметра. Но самое главное, вагон стал шире, и это уже было не впечатление. Он стал шире не меньше, чем на два метра, это теперь была настоящая комната на колесах, дели ее для удобства и комфорта работы на отдельные помещения – вполне возможно; что неведомый мужчине проектировщик и сделал.

Сыну, заметил мужчина, взглянув на него, доставляло удовольствие видеть выражение отцовского лица. Он буквально наслаждался той оторопью, что выразилась на лице мужчины.

– Что, – с этим наслаждением и произнес сын, – недурно, да?