Книга Девочка на шаре. Когда страдание становится образом жизни - Ирина Млодик

– Все, Лен, я в метро захожу. Присылай смс-ку с информацией, и как Варьку найти тоже. Я же никогда не была у нее.

* * *

Варька была чудом. Я помню, как она мне нравилась. Рыжее чудо. Как так случилось, что мы давно не виделись? Хорошо еще, что есть соцсети. Московская жизнь незаметно, но безнадежно растворяет нас в себе, не оставляет места и времени для важных встреч.

В нашу студенческую компанию Варька попала благодаря Алику, который каждой мало-мальски красивой девушке представлялся, еще больше понижая голос, «Альбертом». Но для нас он был – Алик. Нарциссичный, но потешный. Весьма талантливый, но, как многие москвичи, выросшие под сильным родительским прессом амбициозных ожиданий, раздолбай и лентяй.

Варька была его «девушкой с медицинского», как он когда-то нам ее представил. Когда Алик надувался как индюк, в надежде что объем грудной клетки сделает его выше ростом и значительнее и это придаст его неказистой фигуре и веснушкам по всему тельцу благопристойный вид, Варька всегда говорила: «Расслабься, Алик. Ты и так немыслимо прекрасен. Напрягаться – вредно для здоровья». Он всегда улыбался в такие моменты, и его улыбка могла бы сразить любую девушку значительно эффективнее, чем низкий голос и раздувшаяся от усердия хилая грудь. Просто улыбался так он только ей, Варьке.

Когда мы были на третьем курсе, родители Алика получили назначение в Австрию и решили увезти его с собой. Как чемодан, не спрашивая. Он не смог противостоять. Так Алик исчез из нашей компании, а Варька осталась. Она к нему съездила потом, уже лет через пять, он тогда жил в Париже и учился в Сорбонне. Сказала, что наш герой стал скучным, грустным, потухшим и пьет крепко, по-российски. Говорит, что даже его рыжина превратилась в ржавчину.

Сама Варька потом вышла замуж за своего бывшего однокурсника, дети у них, вроде бы даже двое. И работают они оба в обычной московской больнице. Туда я и ехала с утра, злая немного, как всегда, когда приходится рано вставать.

Пока ждала ее в вестибюле, ординаторская молодежь активно строила мне глазки. Два молодца, плохо сознавая, что халаты не прибавляют им особой значительности, пытались завести со мной серьезные беседы на медицинские темы, а я сидела и улыбалась тому, что отдала бы многое, лишь бы снова ощутить свободу и всезнайство двадцати пяти лет.

– Савушкин и Кашинцев! Вот вы где! – Чумовая рыжеволосая красотка, яркая, как будто еще ярче, чем я ее помню, появилась из-за нашего плеча. – А там Егор Федорович уже сбился с ног, жаждет изречь известную на все отделение своим занудством лекцию о трудовой дисциплине.

Молодежь тут же сдуло, и я стала рассматривать Варьку так, будто рядом со мной на больничный диван из кожзама опустилась какая-то голливудская звезда.

– Ва-а-а-рька! Какая же ты стала, еще невероятнее, чем на фотках! Они ж, поди, непрерывно тебя видят в самых смелых эротических снах. Снотворное, поди, воруют, чтобы во сне снова пережить все эти волнующие приключения.

– Болтушка ты. Боятся они меня. Я их гоняю, в ситуации постоянного стресса либидо особенно не разгуляться. Ты тоже отлично выглядишь. Что, Ленка и тебя вбуравила в эту историю?

– Да не говори, неугомонная. Ни противоядия от нее, ни прививки еще не изобрели. Все время себе клянусь, что не буду отвечать на ее звонки. Но жалко же. Это же Ленка. Вдруг когда-нибудь она позвонит просто так, собраться, например, и затусить, а не для того, чтобы вклиниваться в чью-то жизнь с широкомасштабным планом спасения «А», с запасным планом «Б» и еще парочкой планов на случай, если спасаемый начнет сопротивляться. Как думаешь, такое может когда-нибудь случиться?

– Вряд ли. Помнишь ту тусовку, что она устроила для нашего ханорика Анатолия? И все потому, что ей втемяшилось, что Толику срочно нужна девушка. А то у всех есть, а у него нет. А тот факт, что у Толика вообще друзей не было, не то что девушек, и что он людей боялся, как огня, этого наша спасительница не замечала. Мы еще удивлялись, что Ленка устроила сабантуй в общаге. А все, оказывается, было в благотворительных целях. Пацаны еще пару лет потом вспоминали, что бедный Толик прятался и плакал в туалете. Кто-то из них его из туалета выманивал и помогал ему такси вызвать. И ты помнишь, как он потом от Ленки шарахался, просто трясся весь. Его можно понять.

– Да, я, пожалуй, не знаю людей, способных противостоять Ленкиному напору милосердия. Вот разве что Степка Ингин, представляешь, не пускал ее в дом, она его все накормить пыталась. Так парень оказался крепок – не сдался! По-моему, первый случай за всю историю. Кстати об Инге. Что с ней такое? Правда, воспаление легких, или опять Ленкино преувеличение?

– Да не очень понятно, скорее всего острый бронхит, так сказал ее лечащий врач. Остается ему верить, самой-то не вырваться. В любом случае антибиотики вот возьми. Там написано, как принимать. Да она и сама знает, не впервой. Ей уже можно в медицинский идти, так много она всего изучала, пока Степку пыталась на ноги поставить. Она сделала для него столько, сколько не всякая мать может. Вот самой бы ей как-то выжить. Боюсь я за нее.

– Из-за побоев? На ней что, живого места нет?

– Да не только. Переломанные ребра заживут, сотрясение пройдет. Она же живет на износ. Ты знаешь, что она сама его таскала с этого идиотского пятого этажа и обратно! И коляску еще! Ну нормальная, вот скажи? Степка и так не ел толком, как потом выяснилось, чтобы меньше весить, а потом есть перестал совсем, сказал, что не будет, пока они не придумают что-нибудь. Благо, умница Каменецкий взял в штат санитара, который за такими детками приезжает, когда надо на осмотр или процедуры, спускает их сам, поднимает, коляску тоже. Большой такой, огроменный и добрый. Андрей зовут. У него, конечно, не умственная отсталость, но какое-то нарушение точно есть, видела его только мельком. Но сильнющий! И добрый, просто поразительно. А до этого она сама его таскала везде. Вот так она и живет, работает на двух работах и еще шабашки берет, ночами сидит иногда. Деньги же нужны, сама понимаешь. Ее, конечно, смерть свекрови сильно подкосила. До этого они со Степкой хоть как-то выровнялись, Инга даже улыбаться начала. А тут – бац. Алевтина Андреевна умирает.

– Как свекрови? Я думала, это мать ее? Получается, что это мать мужа?

– Ну да. Темная это история. Сама толком не знаю. У Инги мать умерла, когда ей лет пять-шесть только было. Она с отцом жила. После школы в Москву приехала, у тетки поселилась, поскольку боялась не пройти по конкурсу, если будет на общежитие претендовать. Тетка – сестра отца, грымза, по-моему, редкостная. Мучила ее, измывалась, вот Инга замуж-то как можно быстрее и выскочила. И то большой вопрос, из-за мужа ли, мать его так к Инге прониклась, так любила ее, доченькой называла. Все говорила, что дочерей Бог не дал, только сына. И вот тут счастье-то какое.

И все бы ничего, только муж ее пить стал крепко да избил сына какого-то важного начальника. Не знаю точно. Поехал отбывать срок на два года, и мать поехала за ним. Далеко куда-то, города не помню. А у Инги только что Степка родился, представляешь? Вот зачем ее свекровь туда поехала, когда у нее внук родился и она здесь была нужна? Она бухгалтер, там работу быстро нашла, пока он сидел, даже квартиру купила. Он с ней пожил после отсидки совсем немного. Мать работу ему там нашла, уговаривала остаться, но он через какое-то время все равно к Инге в Москву вернулся. На завод его назад уже и не взяли, да и вообще на работу непросто устроиться с таким-то прошлым.