Книга Слепой огонь - Галина Божкова

– Пока не смирился, отец. Я навещаю его почти каждый день. Думаю, ему потребуется месяца три-четыре, чтобы основательно сравнить жизнь в темнице и во дворце. Вы были правы, Ваше Величество, надо сбить с него неуместную глупую спесь.

– Надеюсь, он станет таким же послушным, как ты, Керок. С тобой тоже было непросто…

– Увы, отец, сказывается порода. Но Вы многому научили меня. Я не забываю полезных уроков, – Керок поклонился, как обычно скрывая свои эмоции.

– Надеюсь, надеюсь… – король рассеянно покрутил длинное серое перо, затем поставил подпись на очередном документе. Барон Керок сегодня исполнял обязанности секретаря, ему надо было подписать несколько своих бумаг.

В мрачноватом кабинете короля горело множество свечей в тяжёлых серебряных подсвечниках. Лёгкий ночной ветерок, проникая в окно, заигрывал с язычками пламени, трепал и крутил их вершинки. Из-за игры теней всё вокруг казалось подвижным, неустойчивым, ненадёжным.

– Юлианус, подойди! – не глядя в сторону стоящего у дверей лекаря, приказал Гордон. – Что с Полинором?

– Ваше Величество! – Лекарь не слишком низко поклонился. – К сожалению, Ваш сын слабеет. В ближайшие недели у него начнутся сильные боли и рвота. Мне придётся давать ему особые, очень сильные лекарства. Под их действием у людей бывают галлюцинации… то есть видения. Они перестают правильно воспринимать окружающее… Болезнь Вашего наследника, принца Полинора, неизлечима.

– Ты можешь продлить его жизнь? – вчитываясь в очередную бумагу, требовательно спросил король.

– Для мальчика это будет очень мучительно…

Король Гордон зло бросил перо на стол, чёрные кляксы забрызгали бумаги:

– Меня интересует не «как?», а «сколько?»!

Лекарь не собирался скрывать правду, он тяжело вздохнул:

– Самое большее – около года, Ваше Величество.

Король закрыл лицо руками, оперевшись локтями на стол.

– Ваше Величество… – Юлианус слегка склонил голову.

Керок напряжённо вскинулся, всматриваясь в лекаря. Гордон глухо спросил:

– Что ещё?

– Меня беспокоит состояние здоровья Вашего младшего сына. Мне надо его осмотреть.

– И что такое с его здоровьем? – сквозь зубы процедил король, поднимая голову. Никаких следов переживания на его лице заметно не было. Как всегда – холод и высокомерие.

– Пока ничего страшного, но вынужден напомнить, что нежелательные потрясения для мальчика опасны. Очень опасны.

– Я уже сообщал: с Робером всё в порядке, – торопливо проговорил Керок, недовольно глядя на врача.

– Он наказан. Я решил, что ему необходимо побыть в тюрьме. Боюсь, десяток розог в его возрасте будет недостаточно, – Гордон снова мял в руке перо.

Лекарь не отступился, он понимал, что, не настаивая, от короля ничего не добиться:

– Я вчера осматривал королевскую тюрьму. Обычная проверка, чтобы зараза не проникла во дворец. Вы знаете, как я забочусь о Вашем здоровье… Я не заметил принца ни в верхних комнатах, ни внизу, в общих клетках…

– Ему полезно одиночество!

– Он в яме?! – Не сдержался Юлианус.

Король яростно возмутился:

– Как ты смеешь вмешиваться в мои дела?! Мне надоело твоё неуместное любопытство!

– Извините, Государь! Единственное, что меня заботит – здоровье Вашей семьи.

– Что ты хочешь сказать? – Король прекрасно понимал намёки и не верил в смирение лекаря.

– Для принца яма – непомерно тяжёлое наказание. Робер может вновь потерять рассудок.

Вмешался Керок, иронически усмехаясь:

– Он взрослый, здоровый мужчина, а не пятилетний младенец. Его хорошо кормят, у него есть всё необходимое. Месяц-два – слишком небольшой срок, чтобы заболеть.

Юлианус нахмурился:

– В прошлый раз ему хватило одной минуты…

– Прекрати! – ладонью хлопнул по столу король, вскакивая. – Понадобятся твои услуги, позовут. Уходи! Не испытывай больше моё терпение…

Король сел, резко отпихнув от себя бумаги. Когда лекарь оставил его наедине с сыном, обратился к нему:

– Сожалею, но он прав. Надо найти другую возможность усмирить мальчишку. Наверняка есть способ…

– Может, используем его любовь к приёмным родителям? Я докладывал…

– Да, Керок, да… Составь бумагу, пусть их доставят во дворец. Тайно. Попробуем воздействовать через них. Давай подпишу приказ, займись этим, если пребывание в подземелье не поможет. И не затягивай! У нас мало времени.

– Повинуюсь, отец, как всегда, повинуюсь…

Керок аккуратно свернул в трубочку чистую бумагу с подписью и печатью короля Гордона Лекса.

Темнота расплющивала, сводила с ума. Робер никогда не думал, что его будет пугать тишина. Он не единожды возблагодарил своих учителей и наставников, заставлявших зубрить баллады, сказания и песни наизусть, когда ему так хотелось погулять. Теперь Робер постоянно читал их вслух, как и некоторые молитвы, старался сам сочинять истории, чтобы хоть чем-то занять мозг и заполнить леденящую пустоту вокруг. Часто юноша притрагивался к материнскому медальону, ему казалось, что от материнского подарка идёт тепло. Засыпая, юноша видел что-то наподобие миражей: то зелёный лес с мелькающими мимо деревьями, то смутный силуэт хрупкой девушки, идущей куда-то, то небогатый дом – и всё это двигалось, перемещалось вокруг, будто он сам бежал и вертел головой. В такие моменты Робер чувствовал себя свободным.

Очень редко появлялся молчаливый тюремщик с помощником. Они меняли бадью, спускали на верёвке в корзине свечу, кусок хлеба с кувшином воды, немного лука, яблок, иногда – плохо проваренную кашу. Потом они плотно прикрывали крышку, сквозь которую почти не проникали ни звуки, ни свет, ни воздух.

К концу второго дня после посещения тюремщиков Робер начинал задыхаться. Он ложился на пол и старался как можно меньше двигаться. От духоты и голода кружилась голова. Робер насчитал с десяток кормежек, а потом сбился со счёта. Он понял, что его оставили здесь навсегда. Иногда, особенно после сна, юноша отчаянно не хотел умирать, до крика боялся смерти. Тогда он бил кулаками по стене, пока не появлялась солоноватая кровь. Робер радовался, что никто не видел его в такие моменты. А боль заглушала страх.

И ещё юноша пел. Дома его часто просили спеть что-нибудь. Имея установившийся к пятнадцати годам отличный голос и тонкий слух, Робер покорял людей своим даром. Но раньше он не считал искусство уделом рыцарей, так, баловскто одно… В подземелье, отрезанный от мира, он осознал всю силу Красоты, какой бы вид она не принимала.

Робер пел, пока хватало дыхания, звуки необычно отражались от стен и наполняли его душу. Он часто вспоминал о весёлой цыганочке-невесте и завидовал ей, её любви и вольной жизни. Да, все песни были о любви…