Книга Когда сорваны маски - Матс Ульссон

Супруга едва доставала ему до плеча. Темные волосы миллионера были взъерошены. Эта прическа в стиле ретро, отдававшая модой шестидесятых, наверняка обошлась в целое состояние.

Глаза женщины блестели. Оба победно улыбались в камеру.

Были и другие статьи, в «Дагенс индустрии» и «Афферсвельден», но и они мало что мне прибавили. Похоже, Бьёркенстамы несколько лет прожили за рубежом.

Я по-прежнему не понимал, какое отношение имеет ко всему этому белый внедорожник. Но одно то, что он зарегистрирован в России, где у Бьёркенстама был бизнес, подтверждало существование этой связи.

Около одиннадцати часов зазвонил мой мобильник. Приняв вызов с неопознанного номера, я услышал в трубке женский голос:

– Это Харри Свенссон?

– Точно.

– Простите, что отозвалась не сразу, я была на работе… Это Бритт-Мари, фотограф… Бритт-Мари Линдстрём…

Я объяснил ей, что меня интересует снимок, который она сделала в гавани в Мёлле: миллионер Якоб Бьёркенстам на фоне белого автомобиля. Скорее даже этот автомобиль.

– Вы ведь, наверное, сняли больше. Есть еще фотографии?

– Не так много. Меня торопили. Всего-то щелкнула раз семь или восемь, в лучшем случае.

– Я не знаю, каким образом… – смутился я, – но нельзя ли увеличить изображение автомобиля, по крайней мере, той его части, где номер?..

– Не совсем понимаю, о каком автомобиле вы говорите, – замялась Бритт-Мари.

– На снимке есть машина, приглядитесь… возле отеля. Рядом с ней курит какой-то толстяк…

– Хорошо, я попробую, – отозвалась женщина в трубке. – Картинки перешлю вам завтра утром, идет?

Я сообщил ей адрес электронной почты.

– И еще, мне нужно связаться с автором статьи, но он не отвечает…

– Его я совсем не знаю. Мы виделись в гавани, но только и успели, что сделать друг другу ручкой. Когда я подъехала, он уже закончил с интервью и садился в машину.

– О’кей, буду ловить его дальше, – отозвался я.

Сделав звонки, я отправился к Арне. На экране мелькали кадры новостей Си-эн-эн: бомбежки в Ираке, Сирии или секторе Газа… Женщины с воздетыми к небу руками, оборванные ребятишки среди опаленных руин… Дремавший в кресле старик не заметил, как я выключил телевизор.

Слушая громкий храп Арне, я невольно усомнился в том, что его дом – самое безопасное место для девочки. С моей стороны было, пожалуй, необдуманным и легкомысленным поступком обещать ей здесь надежное укрытие.

Чего я только ни боялся – леса, заброшенных кораблей и заводских корпусов, – но только не темноты. Да и кто станет утверждать, что шведская ночь накануне праздника летнего солнцестояния может быть темной и зловещей! Тем не менее в постели мне было не по себе, и это притом, что мне и раньше приходилось ночевать у Арне. Сквозь привычные ночные шумы прорывались странные, пугающие меня звуки.

Арне храпел.

Ветка царапала крышу.

Что-то упало с дерева и стукнулось о землю.

Потом в траве прошелестел ветер.

Ударился о стену ставень.

И при каждом шорохе у меня неприятно щекотало в желудке.

В оконные стекла стучали дождевые капли. Мне показалось, что ветер усилился.

При следующем порыве капли застучали в окно, как горошины.

На кухне затарахтел холодильник.

Потом мимо дома проехал автомобиль. Он как будто развернулся и встал.

Нервы мои натянулись еще сильнее.

Теперь мотор работал на холостом ходу.

Хлопнула дверца, послышались голоса.

Мотор смолк.

Снова хлопнула дверца, но шагов я не услышал.

«Должно быть, соседи», – подумал я.

Слева от Арне жила Йордис. Дальше стояли другие дома, с незнакомыми мне обителями.

Я попытался расслабиться и еще раз прокрутил в голове события последнего дня: появление девочки, мужчин, которые ее преследовали, вторжение в мой дом, загадочную виллу, байкеров, Якоба Бьёркенстама и снимок в газете, которого так испугалась девочка.

Все это меня нисколько не успокоило.

Тогда, вместо того чтобы считать овец, я принялся перечислять составы футбольных команд. Но запнулся на «Манчестер юнайтед», потому что никак не мог вспомнить, кто был центровым, кроме Стива Брюса, в их встрече с гётеборгской IFK в матче на Кубок Швеции в девяностые годы. Он был высокий, я буквально видел его перед собой. Конечно, я мог бы справиться в «Гугле», но в моем случае это было бы откровенное жульничество.

Тогда я прислушался, не отдавая себе отчета в том, что, собственно, хотел услышать. Потом решил посмотреть на девочку и поднялся с постели.

Она казалась погруженной в глубокий, спокойный сон.

Как и весь Андерслёв, кроме Харри Свенссона.

Я вернулся в постель.

* * *

На первых порах она не придавала этому большого значения, но со временем поняла, что ожесточенные дискуссии между сыном и родителями на повышенных тонах означали, что тот в чем-то потерпел неудачу. Такое случалось нередко. Очевидно, он был не таким успешным, каким хотел казаться.

Сама она, как и ее супруг, участвовала в том, что называлось их семейным бизнесом. Это ее изображение красовалось на упаковках всевозможных продуктов: булок и колбасы, пакетов с замороженной клубникой, птичьими тушками, котлетами, на лотках с нарезками и прочими вкусностями. Поначалу это казалось ей забавным, а потом порядком смущало, и она стала избегать магазинов, торгующих продукцией счастливого семейства. Кроме того, супруг вдруг решил, что ей пристало закупаться исключительно на Эстермальмском рынке.

Когда родился сын, появился новый рекламный снимок.

На нем была и любимая собачонка свекрови. Она сидела на коленях хозяйки и выглядела счастливее их всех.

Когда она умерла, сделали другой снимок, с новой собакой.

Эта реклама красовалась на магазинах низких цен, которыми владел ее свекор, по всей Швеции. В рекламном бюро снимок снабдили коротким текстом о том, как важна семья, особенно в наше время. В чем особенность именно нашего времени, не уточнялось. Вопрос о том, как именно влияет крепость семейных уз на толщину колбасной нарезки, также оставался открытым.

И только ей одной это казалось забавным, так что она смеялась каждый раз, вспоминая эту рекламу.

* * *

Когда ее родители развелись, дочь с матерью продолжали жить на отцовском подворье, в отдельном доме. Ей повезло: из всех возможных вариантов она предпочла бы этот. Некоторые из ее одноклассниц жили неделю с мамой, неделю с папой, другие проводили с отцами только воскресенья.

Здорово, что им с мамой не пришлось переезжать, и она в любое время могла выбирать между отцовской виллой и домом, где жила ее мама.