Книга Ветер прошлого - Звева Казати Модиньяни

2

Итак, в маленьком селении Корте-Реджина совершилось историческое событие: победитель в битве при Лоди, главнокомандующий итальянской армии, которого его люди уже величали на французский манер Бонапартом, а не Бонапарте, появился на площади среди бедных крестьян и оказался не грабителем, а дарителем.

Подарком стала расписная золотая табакерка неслыханной ценности. Ее можно было рассматривать чуть ли не как знак отличия или даже орден, а Саулина, как никто другой, нуждалась в талисмане.

На самом деле девочка носила фамилию Виола только благодаря показному великодушию Амброзио, которому просто не хватило смелости отвергнуть ее в открытую, публично признав измену жены. Всем было отлично известно, что Мария Луиджия прижила Саулину с цыганом, бродячим актером.

— У вас усталое лицо и грустные глаза, — сказал ей этот скоморох с горящим взглядом. — Душа ваша жаждет любви. Если бы я не боялся согрешить против божьей заповеди, я позвал бы вас за собой и мы бы вместе странствовали по свету. Я подарил бы вам лес и ради вас превратил бы простые соломенные шалаши в чудесные замки.

Луиджия, считавшая к двадцати годам, что ее жизнь уже кончена, расцвела под благодатным дождем этих нежных слов. В первый и в последний раз в жизни она отдалась мужчине по любви. Стоило ли жертвовать собой ради этого единственного мига? Она об этом не задумывалась. Да и о чем тут было думать? Можно ли просить мечту принять облик живого человека и прийти к нам, чтобы смягчить и подсластить наше безрадостное существование? Надо просто распознать ее, когда она придет, и, если придет, надо принять ее с благодарностью. Так думала Мария Луиджия Виола, отвечая на страстные поцелуи бродячего лицедея. От этой краткой любовной встречи появилась на свет Саулина, унаследовавшая от отца мятежную цыганскую душу.

— Надо же такому случиться, чтобы этой приблудной кошке достался такой подарок, — возмущался Амброзио Виола, стукнув кулаком по тяжелому кухонному столу, за которым собралась вся семья и приходский священник.

— Вещь действительно очень дорогая, — дипломатично заметил дон Джузеппе, тоже имевший виды на драгоценную табакерку.

Золотая вещица с эмалью, украшенная жемчугом, сверкала, как солнце, посреди стола, почерневшего от копоти.

— Это сокровище, — уточнил Амброзио.

Удивительный предмет притягивал к себе жадные взгляды и разжигал страсти в груди у всех собравшихся.

— Что вы собираетесь с ней делать? — с пересохшим горлом спросил священник. Он охотно опрокинул бы стаканчик вина, но в этом доме не было ничего, кроме бедности.

— Ну, не знаю, — угрюмо проворчал Амброзио.

И что только в голову взбрело этому генералу? Зачем ему вздумалось дарить эту штуку Саулине, да еще на глазах у всех? Ведь ее запросто можно было бы отнять. В конце концов, он, Амброзио, глава семьи! Но все видели, как обстоят дела, и теперь даже священник считает возможным совать сюда свой нос. У входа в кухню выросла целая толпа любопытных, застившая свет закатного солнца. Все в почтительном молчании ожидали, каков будет исход семейного совета.

— Решается судьба табакерки, — шепнул кто-то.

Они говорили о драгоценной безделушке так, словно у нее была душа.

— Тихо, — зашипел кто-то другой.

— В конце концов, я здесь отец, — внезапно изрек Амброзио. — Поэтому табакерка моя. Моя, — повторил он, — моя по праву.

Священник покачал головой и в глубоком раздумье закатил глаза к потолку.

— Все не так просто, — объявил он с высоты своей мудрости.

— И ничего тут мудреного нет, — упрямо гнул свое Амброзио. — Я отец, стало быть, все вещи моих детей принадлежат мне.

Но в его голосе уже не было прежней убежденности. Одно было ясно: спор о табакерке будет продолжаться только между Амброзио и доном Джузеппе. У Луиджии вообще не было права голоса, у детей тем более. Саулина, законная владелица табакерки, была вынуждена молчать, но не спускала глаз с талисмана, полученного из рук Наполеона Бонапарта.

— Да какой ты отец! — сквозь зубы пробормотал священник.

— По закону отец я.

— Бог тебя прости! — всплеснул руками священник. — Для тебя Саулина всегда была ублюдком, цыганским отродьем. А теперь, как дошло дело до табакерки, сразу дочерью стала!

Больше всего на свете ему хотелось заполучить табакерку, хотя он от души проклинал безбожных французов, взбаламутивших мирную деревню.

Физиономия Амброзио тем временем посинела от злости.

— Да разве не вы мне говорили, что как добрый христианин я должен простить? — попрекнул он священника.

— Конечно, конечно, — забормотал тот и даже замахал руками. — Я тебя не упрекаю за доброе дело, совершенное тогда. Я тебя осуждаю только за жадность, проявленную сейчас. Помнишь, что говорил Иисус богатому человеку?

— Нет, — растерялся Амброзио.

— Он говорил: «Продай все, что у тебя есть, и раздай бедным. Тогда обретешь сокровище на небесах».

— Но почему именно я? — завопил Амброзио, чувствуя себя жертвой какого-то мошенничества.

— Потому что сегодня на месте того богача — ты.

— А бедный кто?

— Церковь бедна, — напомнил дон Джузеппе и поднялся из-за стола, собираясь покинуть смиренное крестьянское жилище. — Церковные пожертвования распределяются между самыми нуждающимися.

Среди крестьян, толпившихся у входа, поднялся ропот. Амброзио решил, что все согласны со словами священника. Ему хотелось разогнать толпу, но не посмел. То, что случилось, затрагивало всю общину.

— Эй вы, не стойте там у входа! Из-за вас ничего не видать! — крикнул он все же.

— А вы зажгите свечу, Амброзио, — посоветовал кто-то. — Небось теперь, когда ваша дочка разбогатела, на сальной свечке не разоритесь.

— Где это она разбогатела? — рассвирепел Амброзио. — Может, эта маленькая бродяжка съездит в миланскую курию и скажет: «Этой табакеркой я хочу выкупить участок земли на три пертики»?[7] Я-то мог бы это сделать, а она нет. Как же ты говоришь, что она богата?

Он высказал вслух то, что было у всех на уме. Все селение Корте-Реджина целиком принадлежало папской курии, и крестьяне гнули спину на чужой земле. Раз в год приезжал поверенный и собирал дань деньгами и натурой согласно договору аренды, который обновлялся каждые пять лет.

А вот участок позади церковного огорода, где земля самая прекрасная и тучная во всей округе, был свободен. Раньше Амброзио даже мечтать о нем не смел. Теперь же он живо представил себя хозяином этой земли, ведь за золотую табакерку участок наверняка можно было бы выкупить.

— Ты сказал «участок на три пертики»? — зловеще переспросил дон Джузеппе.