Книга Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы

Девушка истолковала затянувшееся молчание Леонида Ильича по-своему.

– Ладно, скажу, – с очаровательной непоследовательностью вдруг молвила она.

Брежнев поощряюще улыбнулся. От лихого танца и борьбы с животным в себе он вдруг почувствовал, что устал. Раньше такого не было.

Он лишь сделал неопределенный жест плечами: мол, хочешь – рассказывай, не хочешь – молчи. Инстинкт старого ловеласа подсказывал ему абсолютно правильный стиль общения – хоть он и не тренировался в искусстве флирта, почитай, лет шесть. Девочка снова разбудила его инстинкты! Только за это уже можно быть ей благодарным.

– Мне нравятся битлы, – вдруг прошептала она.

– Кто? – не понял он. Он в первый раз слышал это слово.

– Ну, битлы.

– А кто это?

– Вы вправду не знаете, дядя Леня?

– Ты же меня раньше не просвещала.

– А почему ж тогда их у нас ругают?

– Кто посмел? – Ему тоже без труда, безо всякой натуги далось возвращение к легким таинствам словесной любовной игры.

– Все говорят, что они плохие!

– Кто?!

– Лектор у нас был. И наша классная. И в газете писали. А они не плохие, а очень музыкально одаренные. Вы ведь лично не против них?

– Если только они не сделали что-нибудь ужасное.

– Вроде чего?

– Ну, негров они не линчевали? – пошутил он.

– Что вы, дядя Леня! – всерьез ужаснулась она.

Музыка снова кончилась, и они опять стояли друг напротив друга. Устин Акимыч быстро-быстро поставил новую пластинку, Вертинского – и дядя Леня снова закружил школьницу Нину. Он видел, как слегка нахмурилась Виктория Петровна: поведение супруга становилось неприличным. Но, как всегда, он мало уделил внимания ее недовольству: не первый раз и не последний он ухаживает за женщинами, и жена никогда не вмешивалась, а супиться может сколько угодно. И тур вальса с девочкой продолжался. Как и разговор.

– И, дядя Леня, битлы – очень талантливые. Знаете что?

– Что же?

– У нас вся молодежь их любит. Даже все комсомольцы. Ребята могут вам сколько угодно врать, что любят Магомаева, но на самом деле они все балдеют от «Битлз».

– Что делают? – не понял он слова «балдеют».

– Ну, всей молодежи очень нравятся эти музыканты – они не просто волосатики, как у нас пишут, они докеры, простые рабочие парни из Ливерпуля, и очень талантливые, мне даже моя учительница музыки об этом сказала. Бит-квартет «Битлз» – так они официально называются.

– Ну, спасибо, просветила старика, – усмехнулся он.

– И совсем вы не старик! – убежденно сказала девочка. – Вон, у вас ни одного даже седого волоска нет!

Слова Нины отозвались теплом в груди.

– Что ж, правду говорят, – молвил Леонид Ильич, – чем сто раз услышать, лучше один раз… послушать. Музыку я имею в виду.

– Послушать? Вы вправду хотите?

– Этих самых битлов? Хочу.

Он думал, что обещанный музыкально-образовательный момент произойдет когда-нибудь в неопределенном будущем, но девочка воскликнула: «Ладно!» – и, легко выскользнув из его объятий, порывисто бросилась вон из гостиной. Леонид Ильич остался, как дурак, стоять в одиночестве посреди залы. Танцующих оказалось мало – сидели, в основном разговаривали. Виктория Петровна, например, с чопорным Суслопаровым. Тот все губы поджимал, словно постоянно был недоволен чем-то. «Зря мы его пригласили, – подумал Брежнев, – скучный он, как касторка, надо сказать Устину, чтобы больше не звал».

В гостиную порывисто вбежала Нина. В руках она держала большой цветастый конверт с зарубежной грампластинкой. Возле «Ригонды» у нее произошло с дедом, по-прежнему заведующим музыкальной частью, небольшое столкновение и спор вполголоса:

– Я тебе запрещаю!

– Пусти, дед! Меня Леонид Ильич сам послушать просил! Я специально для него диск принесла!

И она твердо, но вежливо оттеснила Устина Акимыча от радиолы и бережно установила пластинку на круг. Нежно хрустнула игла, и гостиную огласили не слыханные здесь звуки: «Кэнт бай ми ла-а-ав!»

Жена Устина Акимыча в ужасе – скорее все-таки притворном – зажала уши руками. А Нина вдруг выхватила из небольшой толпы детей другую девчонку – и как начали они наяривать, жарить рок-н-ролл, с поддержками, полетами, пируэтами, что Леонид Ильич залюбовался пусть чуждыми, но такими совершенными па двух юных партнерш. Однако все прочие гости глядели на танцующих и слушали английскую ревущую музыку с очевидным осуждением. Особенно идеолог Суслопаров – губы его совсем сложились в ниточку. Буржуазный танец рок-н-ролл! Апофеоз капиталистического разложения! И где?! В самом сердце Страны Советов, на даче члена Политбюро! В присутствии Генерального секретаря и других руководителей Центрального Комитета!

Вскоре песня закончилась. Запыхавшиеся, раскрасневшиеся, но безмерно довольные девочки остановились. И гости, и сам Устин Акимыч с осуждением – правда, пока безмолвным – посматривали на них. На лице Устина к осуждению добавлялась тревога. Все хранили молчание, ожидая реакции Леонида Ильича. А «Битлз» уже начали исполнять новую песню, про вечер после трудного дня.

И только тогда Леонид Ильич не спеша захлопал, адресуясь в основном девочкам, однако и музыкальному сопровождению, пресловутым битлам, отдавая толику уважения.

* * *

Он и в самом деле достиг высшей власти. Да только власть – это не свобода, а, оказывается, сплошные ограничения.

«Все могут короли, все могут короли, и судьбы всей земли вершат они порой!» – как споет десять лет спустя молоденькая певица Алла Пугачева, и он полюбит ее за эту песню: «Да это ж про меня!» Поэтому он будет прощать певице все ее загулы и вызывающее поведение – а не раз на нее сигналы поступали.

Вот и Леонид Ильич: ведь мог – если бы ему вдруг собственная жизнь, родная страна и вся планета была не дорога – отдать приказ начать ядерную бомбардировку Америки. Или послать свои войска хоть в Чехословакию, хоть в Афганистан. Мог миловать кого хотел. А кого хотел, судить. И Сахарова заточить в Горьком, а Солженицына – выслать из страны. Однако не мог позволить себе самого простого: отдаться нахлынувшему чувству, любви к шестнадцатилетней Ниночке.

Хотя Устин Акимыч, старый товарищ, жук, хитрован, разумеется, заметил его отношение к внученьке и позвонил ему. Пригласил после Нового года, «на бывшее Рождество», прибыть всей семьей в гости. И не преминул заметить: «Вместе с внуками приходи, Юрой и Леней. И внученька, Нина моя, тоже будет». Но Леонид Ильич в основном из-за упоминания Нины отказался. Не позволит он, чтобы над ним смеялись и вокруг его имени, хотя бы даже в самом узком кругу, ходили разговоры. А ведь они начались бы, стоило бы ему еще раз прилюдно проявить знаки внимания девушке.