Книга Беглый - Винсент Килпастор

— Откуда сам?

Костлявый вопросил не отрывая глаз от покрашенной в мечтательно-голубой цвет фанерной стены.

— Ташкентский.

— Понятно, что ташкентский. Поэтому и Ахангаран. Все мы тут — ташкентские. С зоны-то, с какой подняли?

— Папской.

Это слово «Папской» я произнёс с лёгкой нежной ностальгией — будто говорил о месте, что пришлось покинуть против своей воли, и о котором я ещё долго буду скучать.

— Блатной?

По вопросу я понял, что мой мумифицированный собеседник из красных — блатные никогда не пользуются этим термином.

— Конечно же, нет. Нарядчик я.

— Нарядчик?

Похоже, удалось вызвать его интерес. Повернулся и рассматривает. Может — и сушек теперь даст?

— Нарядчик. Промзоны.

— И сколько там у вас в Папе пыхнуть нужно за эту должность?

— Да никто не рвётся-то особо. Типа — западло.

— Бараны. В Каршах в очередь выстраиваются. Да ещё и пыхтят.

— Так ты с Каршей? — сразу стала понятна его худоба: и что, правда, там настоящий концлагерь у вас?

— Кому — концлагерь, кому — хуже. Я завхозом жилзоны там ехал. К самому Кулумбетову без стука заходил.

Так-то. Правильный был Хозяин. Справедливый.

Я вспомнил все, что слышал о «каршинском казахе» Кулумбетове и вздрогнул. У него мог бы поучиться сам рейсхфюрер Генрих Гиммлер. Во времена СССР — каршинские зоны — общая и строгач, были одними из самых чернючих, блатных зон.

Юртбаши тогда, кажется, был первым секретарём каршинского обкома партии, ага. А вот сбросив иго империализма, решил из каршинских синекур сделать показательные лагеря.

Подозреваю братские представители казахского народа сыграли тогда роль латышских стрелков Ильича. Они работали за деньги и им было насрать на боль и чаяния узбекского народа. Хотя, думаю, вольные сыны степей кровожадней любого латыша будут. Потомки чингиз-ханов.

— Его вроде перевели в Жаслык, в новую политическую?

— Перевели. Перевели отца родного! Он там их воспитает, вовчиков долбанных. А к тебе-то, когда родня приедет? Можно прямо сейчас позвонить с дежурки, менты разрешают. Они вообще, как денежные у тебя, родители-то? Бизнесмены, небось, а?

Он подмигнул и снова с хрустом принялся обрабатывать сушку.

— Да какое там…денежные, мать-пенсионерка. Отец — бросил нас, когда я родился.

Сейчас я тебе всё выложил на блюдечке, морда завхозная.

— Мать? Пенсионэрка? А… Дык, ты иди, иди тогда. Там по коридору — ещё один дурик папский. Суд у него на днях. Отчалит — всю хату сам и займёшь. Жарь, бродяжня. Попутного ветра тебе в душу.

Сушки он мне так и не предложил, а я, сглотнув, двинул дальше по баклажановой дороге искать второго папского дурика.

Им оказался Вован. Человек без шеи. Это бывает у бывших спортсменов, когда они перестают спортом заниматься. Эдакая былая мощь, под слоем все уравнивающего жира.

Вован был подручным оружейного мастера Дончика с папской промки. Каждый раз перед большим шмоном оперов или режимников на промке, я регулярно появлялся в их каптёрке, где они работали над очередным самурайском мечом или выкидухой.

Сделав страшные глаза, я шептал: «Убирайте запал, сейчас начнётся».

Знал ли фрезеровщик Вован, что делаю я это исключительно по звонку начальника оперативной части зоны, самолично курировашего маленький цех по производству холодного оружия, или считал меня преданного внутри идеалом правильных пацановских понятий- навсегда останется тайной.

Встретил Вован меня тепло, душевно как родного. Да я и сам обрадовался. С псами играющими в покер и каршинским зомби, мне не было бы так уютно. А в новой тюрьме самое главное в первое время — это психологический комфорт. Нужно время присмотреться, кто есть кто и как она есть, и чётко занять свою нишу. А желательно создать нишу под себя.

Вован вчера прошёл суд. Завтра-послезавтра получит волчий билет и — домой, на проценты. На колонке он провёл полтора года. Эксперт.

Вован поплотнее закрывает дверь комнаты общежития и достает из-под кровати бутылку тёплой «Русской» местного разлива. Там же стоит ещё одна бутылка-близнец.

— Видишь вторую бутылку? Во! Хочешь выпить пузырь — покупай два. Спалишься — отдашь вторую ментам. Колонка!

— А если мне две бутылки надо? Тогда сколько покупать? Три или четыре?

— Ты математику в школе учил, Шурик?

— Колонка, брат, дело такое. Утром как все белые люди — на работу, вечером — обратно в тюрьму. Спасибо, что хоть не строем гоняют, колонной по пять как в зоне. Просчёт здесь — пять раз в день. Хотя ментам иной раз лень на завод тащиться, но могут и спалить, если срулишь куда. Это акт.

Дальше. Документов никаких на руки не дают. На работу сами «трудоустраивают». Если что найдёшь самостоятельно, но они не одобрят — отсосёшь балду. Самое проблемное тут — жрачка. Питанием поселенец должен обеспечивать себя сам.

Стукачей бесплатных — в два раза больше чем на зоне — все хотят на УДО. И первым долгом тут у них святая святых — статья 222. За побег ломают жёстко. У них это пунктик такой.

Так что вот — на колонке самое главное — бабу найти, — наставляет он, она и накормит и постирает, только ласкай ей. Иби. Это главное. Чтоб довольна была. Ей твой Есенин, до звезды. Ей бы жуй подлинней. А с этим у меня нет проблем!

Вован отваливается на стуле с видом уставшего баловня женщин.

— Дык бабу же поить-танцевать нада, а у меня денег сейчас на «пожрать» даже нету!

А что не отложил в зоне что — ли? С твоими — то возможностями. Ха! Да я бы…Вован осёкся — Но…сам знаешь…западло нам нарядчиками служить. А так не ссы. Ты просто ещё не знаешь, как тут лысых нас любят. Бабы ахангаранские. Мужья — кто бухает, кто сидит. Город полумёртвый. Как совок кончился, все заводы закрылись, русаки уехали. Теперь четырёхкомнатная квартира в центре Ахангарана сто пятьдесят баксов стоит. Пустуют целые дома — есть, где разгуляться. А бабы местные, говорю же, они всё знают. Знают, сколько нежности у нас скопилось за годы жизни монашеской. Только иби. Иби.

— Вован, а возвраты в зону при тебе были? Сложно путёвку назад себе выхлопотать в крайняк?

— Валом возвратов. Три нарушения режима подряд — и понеслась душа в рай! Только если в зону возвратом придёшь — чалиться придётся уже до звонка. А здесь — всего год — полтора максимум.

— У меня до звонка — два с половиной, да я их на зоне на одной ноге простою!

— Ты за три нарушения здесь таких харчей огребёшь, что потом на больничке звонковать будешь. Они, суки, поначалу мягко стелют, чтоб привык, не рванул в бега. А потом за свои показатели убивают. Или деньгой платишь за каждый акт. Чем быстрее хочешь спрыгнуть, тем больше пыхтишь. А акт им составить — как два пальца. Сам увидишь. Вован шумно вздыхает и с хрустом добивает остатки корейской морковки.