Книга Свое гнездышко - Глэдис Гринуэй

Она кивнула и ушла, а через несколько минут из-за угла здания почты показался Джонатан.

— Хотите, я подвезу вас обратно домой, когда закончите?

— Я буду работать еще не меньше часа.

— Отлично. Я подожду. — Он присел на парапет — видимо, его муза не любила работать подолгу. — Кстати, я позвонил Дэвиду Милтону, и он приглашает нас на чай завтра после обеда. — Неожиданно он растянулся прямо на парапете и, судя по всему, собрался вздремнуть.

Я стала размышлять, сколько времени понадобится Дотти Рэнкин, чтобы раздобыть информацию про Дункана Стэнли.

После обеда я наклеила пару картин на картон и стала обдумывать последние события: про шхуну, боковую калитку, открытую дверь в подвале, про Джонатана и Трегарта.

— Проблема в том, — сказала я сама себе, поставив одну из картин на стол и критически разглядывая ее, — что у меня слишком богатое воображение и мне просто нечем его занять. Как жаль, что я не писательница. Наверняка для всех этих происшествий есть самые простые объяснения.

Я сообщила тете, что завтра еду с Джонатаном в гости к его приятелю. Она лишь немного приподняла брови:

— Мне показалось, что он тебе не понравился.

На мгновение я растерялась, не зная, что ответить, но затем усмехнулась:

— Он, правда, меня злит, но с ним интересно, и этот его приятель знает очень много о Корнуолле.

Когда на следующий день старая машина Джонатана с натугой взобралась на крутой холм, я с удивлением увидела на заднем сиденье Джиллиан. Она довольно натянуто улыбнулась, и мне стало ясно, что ей ни с кем не хотелось бы делить общество Джонатана. Я даже подумала: может быть, он специально оказывает мне внимание, чтобы заставить ее поревновать, но решила, что это было бы слишком мелко. Джиллиан и так очевидно была счастлива быть с ним вместе. О, мужчины! Впрочем, нельзя было сказать, чтобы Джонатан посвящал мне много внимания. Он заставлял меня холодеть от ужаса каждый раз, когда поворачивался назад, чтобы сказать что-нибудь Джиллиан. Оставалось только гадать, почему он не попросит ее пересесть на переднее сиденье. Впрочем, каждый раз, когда Джонатан к ней обращался, она заметно веселела.

Но в отношении бунгало он оказался прав. Дом выглядел очаровательно. Было видно, что хозяин немало постарался, чтобы он вписался в окружающий пейзаж. Сад пестрел цветами, ипомея оплетала высокое крыльцо. Когда мы подъехали, дверь отворилась, и из-за нее появилось инвалидное кресло, в котором сидел мужчина с широкими, мощными плечами. Ноги его укрывал легкий плед. Но прежде всего внимание привлекало лицо: крепкая, сильная челюсть, полные губы и худые щеки создавали впечатление, что плоть этого человека покорена разуму. Нос небольшой, с горбинкой, глаза почти черные и очень широко расставлены, а ресницы по длине не уступали ресницам Джиллиан. На широкий лоб падала прядь непокорных черных волос. В целом он был не то чтобы красивым, но невольно притягивал взгляд. В его лице чувствовалась огромная сила, однако нежный рот наводил на мысль, что ему наверняка приходится бороться со слабой стороной своей натуры. Он протянул руку — пожатие было крепкое, но не слишком. Дэвид Милтон покорил меня с первого взгляда, а когда я к кому-то проникаюсь симпатией, то совсем не могу это скрыть.

— Значит, вы Элизабет Лэнгдон? Джонатан рассказывал, что вы пишете картины. — Я была благодарна, что он не сказал: «…что вы художник». Он приветливо улыбнулся Джиллиан, и я сразу поняла, что она здесь частый гость.

Дэвид покатил свое кресло в большую комнату, которая шла через все бунгало. И была обставлена неброско, но гармонично. Джиллиан села и, не говоря ни слова, стала смотреть в сад. Джонатан присел на ручку моего кресла.

Дэвид Милтон насмешливо взглянул на меня:

— Ручаюсь, Джонатан не сказал вам, что я инвалид. Он из тех очаровательных деликатных людей, которые не замечают этого. Я могу немного ходить, но очень медленно. Мне это дается тяжело и смущает моих гостей. Они не знают, как себя вести — то ли предложить мне свою помощь, то ли делать вид, что все в порядке.

Этот человек явно не искал сочувствия, и от этого я расположилась к нему еще больше. Когда слуга вкатил в комнату небольшой сервировочный столик и придвинул его к креслу хозяина, Дэвид Милтон чуть оттолкнул его от себя.

— Берт, не вредничай — ты же знаешь, я терпеть не могу разливать чай. Уверен, миссис Лэнгдон не откажется мне помочь, а Джонатан раздаст всем чашки. Если только у него остались силы, после того как он вел это свое механическое недоразумение, которое величает машиной.

После того как Берт убрал сервировочный столик, разговор перешел на тему, которой я боюсь, — об искусстве. На стене в гостиной висели три картины — работы современных художников, довольно известных. Я сразу почувствовала себя мелким ремесленником в сравнении с ними. Впрочем, я никогда не смела претендовать на большее.

— Джонатан говорил, хотя он совсем не разбирается в живописи, что у вас отменное чувство цвета.

— Да, в художественной школе мне тоже так говорили. Но при этом добавляли, что мне не хватает терпения и, к сожалению, у меня нет чувства перспективы. Я много лет занималась рекламой и теперь пытаюсь рисовать романтические ностальгические картинки для туристов. Вряд ли мне удастся создать нечто большее, чем сентиментальная мазня для тех, кто предпочитает даже плохой оригинал хорошей копии. — Я говорила слишком откровенно и знала это.

— Скромничаете? — улыбнулся мне Джонатан. — На самом деле я кое-что видел, и мне показалось, что это очень неплохо. Думаю, Дэвид, тебе понравилось бы то, что пишет миссис Лэнгдон. Это искренние, честные картины. Попроси ее принести показать тебе что-нибудь.

Я уловила краем глаза, как нахмурился при этих словах чистый лобик Джиллиан. Ну зачем, зачем она так открыто показывает свои переживания?

— Принесете? — спросил меня Дэвид.

— Да, с удовольствием. Как-нибудь заеду к вам. У меня есть небольшая машина, правда довольно тихоходная, но зато надежная. — Я думала, что это замечание сотрет хмурую морщину со лба Джиллиан, но Джонатан немедленно вставил, что сам подвезет меня, и Джиллиан продолжала сидеть надувшись, как обиженный ребенок.

Разговор перешел на Корнуолл, и Дэвида трудно было остановить. Бог знает почему, я заговорила про пещеры и узкие бухты вдоль северного побережья, и он стал рассказывать про контрабандистов и пиратов прошлого. Я заметила, что сейчас эти бухты и заливы труднодоступны и опасны и их нельзя никак использовать. Как, например, бухту под той скалой, на которой стоит наш дом.

— Потому-то Корнуолл и был в свое время идеальным местом для контрабандистов. Бухты со стороны моря кажутся неприступными, а на самом деле на берегу есть множество пещер, которые можно использовать только в определенное время, например во время отлива. Там можно было прятать товар, пока охрана не уйдет. Ходят разные легенды по то, что из некоторых домов ведут подземные ходы прямо к океану, говорят, там даже можно скрываться.