Книга Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Должен признать, что мост через данный водный поток часто являет очаровательное зрелище. Ранней весной склоны Лощины покрываются первоцветами, позже их сменяют колокольчики и дикие анемоны – все это имеет для меня определенное обаяние. А крошечный ручеек всегда так мило журчит… Осенью тут полно ежевики качеством не хуже, чем в других местах, и я, знаете ли, бываю очень доволен, когда тетя собирает ее, даже помогаю ей, хоть и предпочитаю, вообще говоря, собирать мясистые грибы, каких предостаточно в траве Лощины.

Именно там я сидел сегодня утром, неторопливо размышляя, когда тетин голос и лай собак вернули меня к действительности. Тетя, доложу я вам, держит двух нечистопородных фокстерьеров. Когда она их заводила, то как раз читала какую-то безумную «Историю Англии» в комическом изложении, полную, полагаю, примитивного юмора из арсенала учащихся средней школы. И вот два глупейших якобы англо-саксонских имени из этой книги, наверняка просто выдуманные самим автором, произвели на нее неизгладимое впечатление.

Помню, как она разглядывала этих двух ничем не примечательных, но милых в своей невинности белых четвероногих созданий с черными отметинами и вдруг сказала:

– Я назову их Этельтраль и Трательтрольт!

Я в ужасе отпрянул. Тетино чувство юмора было мне хорошо известно. С нее вполне сталось бы встать посреди общедоступной улицы в Ллвувлле, или в Аберквуме, или даже в Шрусбери и завопить: «Этельтрооольт! Трутельтрааль! Трутельательтротель! Альтель-тротельтрут!» И лицо ее начнет краснеть, краснеть и краснеть до багрового оттенка, пока взрывы собственного грубого хохота не заставят ее замолчать, а все зеваки вокруг не убедятся, что старуха свихнулась. Оставалось только молить бога, чтобы никогда не оказаться вынужденным слушателем и свидетелем такой сцены.

Я сделал отчаянную попытку избежать бедственной перспективы и предложил:

– Почему бы не назвать его Пятныш?

– Зачем это? – спросила тетя.

– Ну, вот же у него черное пятнышко на… э-э. – Я деликатно замолчал.

– На копчике, – со всей откровенной непристойностью закончила моя родственница. – Думаю… – Тут она пристально и многозначительно воззрилась на мой лоб, боюсь, в тот момент слегка сморщенный. Я, видите ли, довольно остро реагирую на подобные мелкие речевые неопрятности. Тем более не следует заострять на них внимание. – Думаю, Пятнышом я буду называть тебя. Вон какое пятно наморщил. – И несколько дней она действительно так меня называла, пока сама, к счастью, не устала от собственного мнимого остроумия.

Так ее собаки и остались Этельтралем и Трательтрольтом – хорошо хоть ради удобства произношения «сократились» потом до Этеля и Трателя – на такие клички они хотя бы отзывались. Плохо, однако, другое: оба с самого начала прониклись неприязнью – причем искренне взаимной – к Так-Таку. Они завидовали тому, что его пускают в дом, а их нет. Поразительно, как точно животные усваивают повадки своих хозяев…

Так вот, в моих ушах загремел тетин голос:

– А ну-ка, хватит мечтать. Хватай скорей на руки свою гадкую зверюгу, пока Этель ее не загрыз. Он, знаешь ли, отличный крысолов. И Трателя я тоже долго на поводке не удержу. – Пес в самом деле рвался изо всех сил, мечтая разорвать бедненького Так-Така.

Одним быстрым движением я отбросил в сторону заливающегося лаем Этеля и сгреб в охапку пекинеса, который у меня на руках продолжал вызывающе храбро тявкать.

– Не смей больше никогда пинать моего пса. И вообще, забудь и думать пинать собак ногами. – Тетя сверкнула глазами: – Понятно?

Я встал к ней вполоборота и посмотрел вверх на обрывистый склон Лощины. В эту минуту жребий был брошен.

– Понятно. Я должен был безропотно позволить вам и вашим дворнягам убить моего любимца, не шевельнув и пальцем в его защиту. Нет, дорогая тетушка. Никогда!

В продолжение нескольких минут происходила безмолвная борьба сил воли. Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Не сомневаюсь, что и в одной, и в другой их паре можно было прочесть многое. Первым отвернулся я и принялся фланировать взад-вперед по Лощине. Тетя продолжила свой путь по основной дороге. Позднее я неторопливо последовал за ней. Взбираться по холму утомительно, и мне совершенно не улыбалось позволить старухе обогнать меня, что неминуемо случилось бы, если бы мы стартовали вместе, – она ведь вечно бегает, а не ходит. Да и спешить не хотелось. Но жребий, повторяю, был брошен.

Глава 2

Наверное, на самом деле я решился еще раньше. Но все же, думаю, правильно будет сказать, что жребий был брошен именно в тот момент. До того момента я еще мог отступиться, отныне все стало необратимо.

Все это очень хорошо, однако твердо решить, что ваша тетя так или иначе должна поплатиться за свое плохое вождение и попасть в автокатастрофу на том самом мосту, где она оскорбила вас, и пусть свидетелями станут все эти кусты, перед которыми она издевалась над вами, и что причиной этой аварии должна стать столь любимая ею дорога, скользкая после дождя, вечно изливающегося на столь бездумно боготворимый ею Уэльс, – это все одно дело. И совсем другое – устроить все эти события, особенно когда по уже изложенным выше причинам жизненно важно не позволить ни единой тени подозрения пасть на вас.

Я всесторонне обмозговал множество способов и методов, но в каждом, похоже, сидела хоть одна неудалимая заноза.

Первой моей мыслью было дождаться безлунной ночи, в которую тетя должна будет куда-то поехать на машине, и что-нибудь подложить на дорогу. Ждать, скорее всего, придется несколько месяцев. В это время года темнеет очень поздно, а устраивать дело так, чтобы она попала в ловушку по дороге наверх, тактически неверно. В гору машина едет недостаточно быстро и от столкновения в пропасть не обрушится.

Нет, я согласен ждать сколько надо, если план достаточно хорош, но в данном случае меня одолевали сомнения. Во-первых, предмет на дороге должен показаться всем вполне обычным, иначе начнется следствие. Во-вторых, очень затруднительно блокировать шоссе чем-то достаточно крупным, чтобы справиться с поставленной задачей, и одновременно достаточно мелким, чтобы водитель не заметил его в свете фар слишком рано, да еще таким, чтобы поверить в его естественное появление на дороге. Ветка дерева не годилась – разве что только очень большая, как целый ствол, но такая будет видна за версту… Да и как бы я смог доставить ее к месту назначения? Разве только срубив одно из тех деревьев, что растут прямо у обочины. Но ведь это запредельная физическая нагрузка! К тому же невозможно рубить деревья незаметно. Да и появление свежесрубленного ствола никому не покажется естественным. Я тщательно изучил все деревья в данном районе. Ни одно из них не показало ни малейших признаков скорого падения. Телеграфных столбов нужной кондиции в нужном месте тоже не нашлось.

Правда, на шоссе, еще до начала резкого спуска, имеется несколько очень затемненных, «слепых» участков – там, пожалуй, можно поместить какое-нибудь массивное заграждение, не привлекая к себе особого внимания; но все эти участки – совсем рядом с усадьбой, а тетя из тех, кто долго запрягает, то есть разгоняется. Отчасти потому, что допотопный двигатель не позволяет разгоняться быстрее, отчасти – из-за крутого поворота, подстерегающего в самом начале пути. Опять-таки, предположим, что мое препятствие залегло именно там, на слепом участке. Остается риск, что в него врежется какое-то другое транспортное средство. Это маловероятно, поскольку Бринмаур стоит в прямом смысле на дороге в никуда: сразу за домом шоссе моментально сужается до ширины тропы или максимум проселочной дороги. Последняя ведет еще дальше вверх, прямо в заросли вереска и папоротника вокруг Старой фермы, где живет Уильямс и пасутся его овцы. Поверьте, я не испытал бы и тени раскаяния, если бы о мое хитроумное заграждение покалечился Уильямс, возвращаясь, к примеру, навеселе с Ллвувллской ярмарки, но ведь его лошадь застынет как вкопанная перед барьером, и хозяин, пьяный или трезвый, наверняка уберет с дороги все, что бы я ни подложил. А уж после этого не останется никакой возможности повторить попытку – это неизбежно вызовет вопросы.