Книга Дело принципа - Денис Драгунский

Ну, вот я сказала: «мужики как мужики». Но нет конечно же. Они носили за своими кушаками два, а то и три кинжала, а дорога, шедшая через их деревню, довольно скоро заросла, потому как заезжать в их деревню, да и вообще мимо проезжать было опасно. Или считалось, что опасно, но какая разница. Не ездили.

А вот теперь, как рассказали мужики, столпившиеся у гроба бедного управляющего, кувзары украли статую Энея.

– Кувзары, значит? – переспросил дедушка.

– Кувзары! – заголосили мужики.

– Ну-ка, взяли, – сказал дедушка. – Понесли гроб в церковь.

– Нельзя, – вздохнул, разведя руками старший брат покойного, тот, который отвечал вместо него на дедушкины вопросы. – Нельзя, ваше превосходительство. Самоубийца. Самоубийцам в церковь не положено, и на кладбище не положено по-христиански. Разве вы не знаете?

– Поговори мне тут! – сказал дедушка.

Мужики подняли гроб, пронесли его несколько шагов, но потом переглянувшись, поставили на телегу; кто-то взял коня под уздцы.

– В церковь, в церковь едем, – скомандовал дедушка.

– Мы просили – поп несогласный, – сказал мужик.

– Ну, ну, – сказал дедушка, доставая из кармана револьвер и со щелчком перекручивая барабан. – Ну, ну, посмотрим.

Глава 4

Дедушка влез на лошадь, еще раз перещелкнул барабан револьвера, сунул его в наружный карман сюртука, сделал знак дворецкому, и вся процессия двинулась. Впереди шел человек, держащий под уздцы лошадь, запряженную в телегу, на которой стоял гроб с телом самоубийцы-управляющего. За ним шла вдова, дети и еще какие-то мужики и бабы – родственники, друзья и односельчане, общим числом человек двадцать. Но пока процессия проезжала по улицам деревни, к ней присоединялись другие люди, и поэтому, когда выехали за околицу, народу уже было сотни полторы.

Итак, впереди шел брат покойного – тот самый, который отвечал дедушке за усопшего, а сзади, в хвосте этой растянувшейся по дороге колонны ехали верхами дедушка и дворецкий. Церковь была в соседнем селе, не более версты. Собственно говоря, это было одно большое село, извивом расположенное между невысоких холмов. Когда подъехали к церкви, дедушка и дворецкий обогнали процессию и спешились у самой церковной ограды. Церковь была закрыта, службы не было. Священника дедушка вытащил из-за обеденного стола и приказал ему отслужить панихиду по усопшему рабу божьему Николаю.

Я не помню, говорил или не говорил мне дедушка его фамилию. По-моему, все-таки нет.

Поначалу поп решительно возражал, говоря, что по законам церкви самоубийц не положено ни отпевать, ни хоронить на кладбище. Дедушка сказал:

– Ну что я буду вам объяснять, батюшка? Давайте для краткости будем считать, что убил его я.

Батюшка изумленно посмотрел на него.

– Конечно я, – сказал дедушка. – Ведь он повесился единственно из страха передо мной, ибо не досмотрел за хозяйством в мое отсутствие и совершил промашку, прямо скажем, непростительную.

– Однако ж, – улыбнувшись, возразил батюшка, – не вы петлю ему на горло накидывали.

– Пошути тут у меня! – сказал дедушка и вытащил из кармана револьвер.

– Видит бог! – воскликнул священник. – Я подчиняюсь единственно под давлением силы. Ибо я слаб и обременен семьей.

Он это говорил не дедушке, а обращаясь к небу.

Возникла пауза.

– Ну? – спросил через некоторое время дедушка, потому что священник ничего не отвечал. – Так что? Он согласен?

– Кто? – не понял священник.

– А к кому вы, батюшка, адресовались?

Священник помолчал еще, потом перевел взгляд с неба, с облаков, которые тихо летели по небосводу, на дедушкино бесстрастное лицо, потом на его револьвер и сказал:

– Несите гроб.

– Несите гроб! – крикнул дедушка, обернувшись назад.

Гроб сняли с телеги и внесли в церковь.

Какая-то девочка, наверное, священникова дочка, открыла ящик со свечками. Люди стали разбирать свечки и становиться вокруг гроба. Священник начал панихиду. Тем временем по дедушкиному приказу молодые мужики уже начали копать могилу на кладбище неподалеку от церкви, куда и опустили гроб на полотенцах после завершения панихиды, прощания и заколачивании гроба. Дедушка рассказал, что он сам забил два гвоздя – первый и последний.

– Почему так? – спросила я.

– Таков обычай наших мест, – сказал дедушка. – Таков он был, сказать точнее. К сожалению. Барин обязан всякого работника проводить в последний путь. Работнику же любимому, верному и доброму надобно в знак особого расположения и милости забить в гроб первый гвоздь. А уж последний, – сказал дедушка, – это я уж от себя. Мне в самом деле было жалко Николая. Он благородный человек.

– Благородный? – спросила я.

– Ах, деточка, не в том смысле. Конечно, он простой мужик, но поступил благородно, как настоящий рыцарь. Просто, как принц Гомбургский, читала?

– Читала, – сказала я, потому что дедушка и правда заставлял меня читать такие книжки, и госпожа Антонеску тоже, а что я не читала сама – она мне пересказывала.

– Да, – сказал дедушка, – столкновение долга и чести. Отчего курфюрст решил казнить принца Гомбургского? От того, что долг повелевал принцу во главе своего отряда оставаться в засаде и беречь свежие силы для всякого непредвиденного случая. Но честь повелевала принцу броситься из засады на помощь своим друзьям-рыцарям. Честь не позволяла ему стоять со своим отрядом за холмом и смотреть, как его братья-рыцари гибнут. Он выбрал честь. И потом он опять выбрал честь, не захотел унизительного помилования. Битва между честью и долгом, моя дорогая, – продолжал дедушка, – свойственна только благородным душам. И только самые благородные души выбирают честь и принимают смерть.

– Принца Гомбургского, однако, в итоге не казнили, – уточнила я. – В пьесе курфюрст разрывает смертный приговор на мелкие кусочки. И вообще там как будто всем всё снится. А в жизни он умер глубоким стариком. У него была серебряная нога. Протез.

– В пьесе это типичный «счастливый конец», – сказал дедушка. – А в жизни ему просто повезло.

– А при чем здесь твой управляющий? – спросила я.

– Дело в том, – сказал дедушка, – что про него был слух. Он сам из той кувзарской деревни. Проще говоря, он сам кувзар.

– А разве, – спросила я, – кувзары живут где-то ещё, кроме Кувзарско?

– Почти нигде, – сказал дедушка. – Но знаешь ли, никогда не говори «все всегда» и «никто никогда». Непременно найдется одно, два, три исключения. Так и тут. В какой-то семье какой-то мальчишка может тайком, а может, с родительского позволения, пошел работать на барский двор, женился на обычной девушке, и обратно хода нет.

– А мне рассказывали, – сказала я, – что их кувзарский князь никого не выпускает из деревни.