Книга Судьбы и фурии - Лорен Грофф

Именно истории о прошлом и помогали им срастись.

Матильда рассказала, как в детстве, живя в глуши и будучи страшно одинокой, позволила пиявке жить на внутренней стороне своего бедра целую неделю. Как, благодаря какому-то чудовищу, которое встретила однажды в поезде, смогла стать моделью.

Ей, должно быть, понадобилось недюжинное усилие, чтобы перевернуть эту мрачную и тяжелую страницу жизни и оставить прошлое позади. Теперь у нее был только Лотто. Ему нравилось думать, что он стал для нее всем, и поэтому он не просил у нее больше, чем она могла бы сама предложить…

А на улице тем временем исходил жарким паром нью– йоркский июньский день. Вечеринка должна была вот-вот начаться, и вскоре толпы университетских приятелей вломятся в их пропитанный летом дом и станут поздравлять их с новосельем. Но ведь пока они были одни?..

– Уже шесть, – сказала Матильда в ответ на его предложение. – А мы пригласили всех на пять-тридцать, не успеем.

Но Лотто уже не слушал ее. Он запустил обе руки под ее павлинью юбку, под резинку влажных хлопковых трусиков. Они были женаты. Он имел на это полное право. Она выгнула спину, упираясь ладонями в высокое дешевое зеркало, которое, в компании с матрасом и пирамидой чемоданов, где они хранили все свои вещи, и составляло нехитрую обстановку их спальни. Полоска света, падающая из щели в оконной раме, плавала по блестящему сосновому полу.

Лотто стащил ее трусики до колен и пробормотал:

– Мы быстро.

На этом дискуссия была окончена.

Он видел в отражении, как она закрыла глаза, как кровь прилила к ее щекам, губам и шее.

Ее влажные ноги подрагивали. Лотто пьянило все это. Эта квартирка в Вест-Виллидж, великолепный садик, за которым ухаживала старая английская ведьма, живущая наверху, чьи гигантские колготки в этот самый момент покоились на подоконнике среди тигровых лилий. Хоть их квартирка располагалась на нулевом этаже и в ней была всего одна спальня, зато она шла по фиксированной арендной плате.

Из окошка на кухне и в ванной были видны ноги пешеходов, их лодыжки и татуировки на щиколотках. Здесь, под крепкой прослойкой из земли и бетона, они были надежно защищены от всякого рода бедствий вроде ураганов и бомб.

Впервые после стольких лет холостяцтва и бродяжничества Лотто буквально чувствовал, как корнями врастает и в этот дом, и в эту жену, девушку, которая всегда была для него запретным плодом, девушку с грустными кошачьими глазами, веснушками и долговязым телом. Какие все-таки ужасные вещи наговорила ему мать, когда он позвонил ей, чтобы сообщить, что женился. Кошмарные вещи. Настолько ужасные, что он тут же забыл половину.

Наступили времена, когда большой город раскрывался перед человеком, точно меню в ресторане. Ранние девяностые искрились на улицах голыми женскими телами в расшитой серебром одежде, сверкали пудрой на их острых скулах. Все, с чем ты сталкивался, предлагало тебе заняться сексом или разбогатеть, а в лучшем случае – и то и другое.

И Лотто хотел всего.

Хотел всю любовь на земле и все деньги.

Он был Ланселотом Саттервайтом, и солнце пылало у него в груди.

В эти секунды наслаждения все это сплелось в нем воедино и отразилось на его лице в зеркале напротив, позади раскрасневшейся, тяжело дышащей Матильды.

Его жена выглядела, как пойманный кролик.

Удовольствие пронзило ее тело. Руки обмякли, с лица сбежали все краски, и она ударилась о зеркало. Раздался треск и звон – паутина из трещин покрыла их совместное отражение.

Дверной звонок издал долгую, неторопливую трель.

– Минуту! – заорал Лотто.

Снаружи Чолли примостил на веранде здоровенную медную статую Будды, которую откопал в мусорке по пути сюда, и сказал:

– Ставлю сто баксов, что они там трахаются.

– Ты свинья, – фыркнула Даника.

После вручения дипломов она здорово похудела. От нее остались кожа да кости.

Она хотела сразу, как только откроется дверь (если это, черт побери, вообще когда-нибудь случится), предупредить Лотто и Матильду, что они с Чолли пришли сюда не вместе, а столкнулись по дороге и что она даже помереть с этим противным троллем в одном месте не захотела бы!

Его очки были перемотаны скотчем на переносице, а изо рта то и дело вырывалось противное воронье карканье. Она возненавидела его, когда они учились еще в колледже и Чолли приезжал навестить Лотто. Эти визиты растягивались на целые месяцы. Чолли жил с ними, и все считали его студентом Вассара, хотя это было далеко не так, он едва ли закончил старшую школу и был просто старым другом Лотто.

Теперь она ненавидела его еще больше. Жирный позер.

– Ты воняешь мусоркой, – сообщила она ему.

– И в помойке можно найти жемчуг, – сказал он, и в подтверждение своих слов победно приподнял тяжелого пузатого Будду. – На их месте я бы поимел эту штуку. Матильда странная, но я бы вдул и ей. А Лотто так вообще знатный трахальщик. Настоящий эксперт в этом деле.

– Точно. Он та еще шлюшка, – сказала Даника.

– И ему все прощают за красивые глаза. Но, знаешь, если бы он действительно был красавчиком, его бы никто так не хотел. Просто он знает, как посмотреть на девчонку, чтобы через пять минут ее уже захотелось поскорее скинуть трусы. И еще один немаловажный факт – он парень. Если бы он был девчонкой и так же вертел хвостом, то от него бы уже все воротили нос. А парень может трахнуть целый миллион девчонок, и все будут думать, что он ведет себя, как нормальный мужик.

Даника несколько раз подряд позвонила в дверь и понизила голос:

– Неважно. Я даю этому браку год. Ну серьезно, кто женится в двадцать два? Может, шахтеры или фермеры, но мы же другие. Месяцев восемь он будет держать Перепуганную Мисс взаперти в спальне, а между делом трахать престарелых режиссерш ради роли короля Лира, да и вообще трахать все, что движется. И в конце концов Матильда быстренько с ним разведется, а потом выйдет замуж за какого-нибудь трансильванского принца.

Они засмеялись.

Даника снова поднесла руку к звонку и прозвонила на азбуке Морзе «S.O.S.».

– Окей, я готов с тобой поспорить, – сказал Чолли. – Лотто не будет ей изменять. Я знаю его с четырнадцати лет. Он редкая задница, но зато честная.

– Миллион баксов, – выпалила Даника.

Чолли молча поставил Будду на землю, и они пожали руки.

Дверь скрипнула, и на пороге возник откровенно сытый и довольный Лотто с капельками пота на лбу. Позади него, в пустой гостиной голубой бабочкой мелькнула Матильда. Хлопнула дверь в ванную. Даника с трудом удержалась от того, чтобы не лизнуть Лотто в щеку, когда они обменялись приветственным поцелуем. Боже, какой же он соленый и сладкий, как свежеиспеченный кренделек. Лотто всегда был ее маленькой слабостью.

– Сотни и тысячи приветствий. Я не плачу, не смеюсь, нетяжел, не легок[5]. Проходите, – сказал Лотто.