Книга Гормон радости - Мария Панкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Зачем? – тихонько спросила Камилла.
– Бельевые вши, зачем! – ответила старшая. – Много вопросов задаешь! Какая статья?
– Не понимаю, ничего не делала! – прошептала девушка, опустив голову.
Хозяйка протянула старшей постановление об аресте. Женщины насторожили уши. Новый человек в камере – всегда событие и развлечение, на первые несколько дней точно.
– Не охуеть бы в серебре да с непривычки! – воскликнула та, проглядев текст. – Убийство группой лиц по предварительному сговору! В девятнадцать-то лет! Это сколько вас было? Четверо? А ты что делала?
– Не понимаю по-вашему! – забормотала Камилла.
– С Узбекистана ты, – продолжала старшая. – Вон, Ольга – твоя землячка! Будет переводить теперь!
Ольга сочувственно поглядела на Камиллу.
– Спать там! – рукой показала она на верхний шконарь. – Подъем в шесть. Кровать покажу завтра, как заправлять. В туалет на цыпочках, воду сливай тихо, все спят. Ложись.
Камилла постелила тощий порванный матрац на железную сетку и стала расстилать простыню. Белье было в застиранных кровавых пятнах от раздавленных клопов и менструальных протечек заключенных женщин.
Ловко запрыгнув наверх, она повернулась к своей соседке, молодой девчонке, и доверчиво взяла ее за руку.
– Страшно здесь! – пожаловалась она.
– Не, нормально! – прошептала та в ответ. – Есть камеры намного хуже. Привыкнешь.
– Я с мужем всегда за руку засыпаю! – тихо сказала Камилла. – Бывает, немножко шампанского выпьешь, и так хорошо! Мы скоро будем вместе!
Засыпая, она улыбалась, потому что еще не поняла толком, что случилось.
Настало утро.
Лампы дневного света ударили в глаза. У туалета уже была огромная очередь.
– Быстро учись заправлять! – велела Ольга. – Люди щас на твою кровать курить полезут! Ты куришь?
– Не-е-е, – замотала головой Камилла. – Я молиться хочу…
– Ох ты еб твою! Мокруху замолить решила? – развеселилась старшая. – Откуда такая правоверная ты? Тут не мечеть! Дома молиться надо было!
– Надо обмыться, – робко сказала девушка.
– Мыться по времени! Десять минут в день на пизду, жопу и ноги! Двадцать два человека в хате, воняют все! А ты по шесть раз теперь будешь ходить намываться, раз косая? Забудь! – рявкнула старшая.
– Мне надо биля! – От волнения акцент Камиллы усилился.
Старшая расхохоталась.
– Нада биля? Или надо было? Что те надо-то? На воле надо биля! Я теперь тебя так и буду называть – Надо Биля. Вот мандавошка хитрожопая! Надумала мыться, девоньки, чаще всех!
Женщины рассмеялись.
В полседьмого баландерша привезла кашу. Камилла сидела за общим столом и оглядывала сокамерниц. Шрамы на головах и лицах, полубезумные глаза, нервный смех, выбитые зубы, бледные лица. Еда не лезла ей в горло.
После проверки с ней стали знакомиться.
«Какая хорошенькая!» – восторгались одни.
«Посидит полгода – такой же станет!» – отвечали другие.
Камилла едва сдерживала слезы.
– Когда меня выпустят? Сколько мне сидеть? – ныла она ко всеобщему удовольствию.
В сарказме поупражнялись все, и Камилла с рыданиями кинулась к Ольге, говоря что-то на узбекском.
– На своем не лопотать! В России, не у себя дома! – приказала старшая.
– Я не убиваль! Я кровь мыль только! – закричала Камилла. – Другой убиваль! Не я! Не муж!
– А на хуя ты за ними убирала? – удивилась старшая.
– Мужчины сказаль! Как откажешь?! – изумилась Камилла.
– Суд разберется, что там у тебя за мужчины! Все, базар окончен!
Камилла каждый день заливалась слезами и через пару месяцев сильно подурнела. У нее появились седые волосы и морщины.
«Не переживай! Не убивала – домой пойдешь из зала суда!» – утешали ее.
«Э-э-э!» – недоверчиво вздыхала та.
«Надо биля – всех убиля!» – непременно добавлял кто-нибудь, и раздавался смех.
Раз в полгода мать присылала Камилле передачи. Первую она раздала всей камере. На нее смотрели как на сумасшедшую, говорили: «Оставь себе!» Но ее переполняло счастье, она очень скучала по близким и рассказывала, как недавно вышла замуж за мужчину, который ей нравился еще на родине. Они переехали из Узбекистана, работали в небольшой забегаловке где-то в ебенях и вчетвером с братом Камиллы и приятелем мужа снимали дом.
Друг мужа очень любил выпить, поэтому в тот день драка с земляком, зашедшим на рюмку, завязалась по его вине. Их пытались разнять, но и ахнуть не успели, как гостя пырнули ножом, и тот помер. Все перепугались. Было решено скрыть этот факт во избежание проблем с законом. Камилла позвонила матери покойного узбека и сказала, что тот ушел от них сильно подшофе. Тело положили в большие мешки и отнесли подальше, неудачно спрятав под какой-то трубой. Камиллу родственники заставили провести генеральную уборку.
Теперь ее брат, муж и друг мужа находились в разных камерах мужского изолятора. Виделись они на судах, следствие шло долго, потому что друг мужа не давал признательные показания, путал и усложнял ведение уголовного дела. В убийстве обвиняли всех четверых, и пребывание Камиллы в изоляторе затянулось на полтора года.
Через год она начала заговариваться. Уверяла всех сокамерниц в том, что девственна. На резонный вопрос: «А как вы тогда с мужем спали?» – краснела. «Надо Биля! Срок тебе за целку не скинут! Ты судье еще скажи, что в жопу вы еблись!» – насмехались над ней. Камилла стала агрессивнее, черствее и грубее. В любой фразе ей чудилась насмешка. Она шептала молитвы на шконаре, плакала, не реагировала на «Надо Биля», и ее перестали дразнить.
Суд вынес оправдательный приговор, в чем никто из сокамерниц Камиллы и не сомневался. Когда вечером она не вернулась с суда, старшая вздохнула: «Эх, Надо Биля! Хоть бы штаны какие оставила. Треники-то у нее красные хорошие были, да, девки?»
Иногда в камеру с так называемой галеры (то есть «галереи», тюремного коридора) через кормушку запрыгивают кошки. Очень быстро они начинают выть и метаться в поисках выхода. Нерастраченная нежность двадцати двух заключенных на животных действует удушающе. Я этих котов руками не трогаю, заразы тут и так предостаточно.
Наверное, ни у одного ребенка не было столько зверят, сколько у меня. Правда, жизнь их обычно обрывалась трагически.
Дело в том, что каждое лето мы с родителями уезжали на дачу. Животных можно было заводить только там, а в город везти – нельзя. За три месяца каникул я к живым друзьям привязывалась. Расставания были и трагичными, и неизбежными. Зато каждое лето у меня были новые котята и щенята: «Маленькие, как ты любишь! А когда вырастают, как и люди – такие же противные! Орут, размножаться им надо…»
