Книга Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

В ретроспективе можно увидеть, что уже Парижская выставка содержала в себе намеки на те трения, которые вскоре должны были разорвать Европу на части. Колониальные и национальные экспозиции были, в конце концов, только предметом хвастовства и указывали на соперничество между державами. Тогдашний известный германский художественный критик высмеивал претензии Франции возглавлять европейскую цивилизацию. В своем отзыве о выставке он писал так: «Франция не сыграла ни малейшей роли в тех колоссальных переменах, которые торговля и промышленность принесли другим странам, а особенно – опасным соседям французов: Англии и Германии»[29]. Франция, со своей стороны, построила целый павильон, посвященный исключительно экспедиции Жана Батиста Маршана, который двумя годами ранее пересек Африку и едва не спровоцировал войну с Великобританией. При этом Лубе, президент Франции, говоривший на церемонии открытия о справедливости и доброте, решил провести выставку в 1900 г. отчасти и потому, что хотел опередить Германию, планировавшую аналогичное мероприятие в Берлине[30]. Главный организатор выставки, инженер Пикар, заметил, что она не только продемонстрирует французский гений, но и «покажет, что наша прекрасная страна сегодня, как и всегда, находится в авангарде прогресса»[31].

И часть этого прогресса относилась к военному искусству. Дворец армий и флотов (здание, напоминавшее средневековую крепость) заключал в себе, согласно путеводителю, выдающиеся достижения, позволившие за предшествовавшее десятилетие сделать вооружения более разрушительными. Справедливости ради, возможности защиты тоже возросли – например, за счет появления более толстой брони. В секциях, выделенных другим странам, англичане построили «дом Максима», посвященный одноименному пулемету. Фасад этого здания украшали пушки и артиллерийские снаряды. Русские тоже привезли кое-что из своего нового оружия, а германский император прислал свою любимую галерею военной формы. Французская компания Schneider построила неподалеку отдельный павильон, где были выставлены производимые ей орудия. Даже официальный каталог выставки гласил, что война «естественна для человечества»[32].

На выставке можно было разглядеть и первые признаки той системы союзов, которая в итоге должна была подтолкнуть страны Европы к выбору «своей» стороны перед будущей войной. В день открытия президент Франции также открыл и новый мост через Сену, который был назван в честь предыдущего российского царя – Александра III. В путеводителе отмечалось, что российское правительство приложило огромные усилия, помогая в организации выставки, «этой выдающейся мирной инициативы». Франко-русский союз был тогда молод – договор подписали лишь в 1894 г. – и все еще заключал в себе определенные сложности, что было естественно для союза самодержавной России и республиканской Франции. Союз этот предполагался оборонительным, хотя его детали и держались в секрете. Тем не менее он тревожил Германию, хотя та сама состояла в оборонительном союзе с Австро-Венгрией. Новый глава германского Генерального штаба, генерал Альфред фон Шлифен, начал составлять планы войны на два фронта: против России на восточных границах и против Франции на западе.

Величайшая держава мира, Британская империя, ни с кем не состояла в союзе, и до того момента это ее не беспокоило. Но 1900 г. оказался неудачным. За год до того британцы беспечно ввязались в войну в Южной Африке, где против них выступили две небольшие бурские республики – Трансвааль и Оранжевая. Исход борьбы огромной империи против двух карликовых государств был, казалось, предрешен, но на деле англичане действовали крайне неудачно. К концу лета 1900 г. буры были опрокинуты, но сопротивление продолжалось до весны 1902 г. В равной мере тревожным было и то, что Англо-бурская война показала, до какой степени непопулярны были англичане среди большей части прочих наций. В Марселе местные жители тепло встретили направлявшуюся на выставку делегацию с Мадагаскара, приняв ее членов за «африканеров». Один парижский дом моды даже выпустил серую фетровую шляпу в бурском стиле. На самой выставке скромный павильон Трансвааля и гордо развевающийся флаг этой страны привлекли большую толпу, жаждущую, по утверждению путеводителя, «выказать свою симпатию героическому маленькому народу, борющемуся за свою независимость на юге Африки». Бюст Пауля Крюгера, бывшего президента страны, был окружен букетами цветов, адресованных ему как «герою», «патриоту» и «борцу за свободу»[33]. Эта симпатия распространилась по всей Европе, смешиваясь с удовольствием оттого, что британские войска терпели одно поражение за другим. Статья в Continent использовала аналогию с Давидом и Голиафом, а немецкий еженедельник Simplicissimus опубликовал карикатуру с изображением терзаемого стервятниками мертвого слона, к которому приближаются орды муравьев. Подпись гласила: «[Чем они больше], тем громче они падают…» Жестокие методы, с помощью которых англичане боролись с партизанским движением буров, также вызывали шок. Принявший командование генерал Китченер сгонял детей и женщин буров в концентрационные лагеря, чтобы никто больше не смог кормить и укрывать партизан. Из-за проявленной организаторами некомпетентности в этих лагерях распространились болезни, и погибло множество людей. Французская карикатура изображала Китченера в виде гигантской жабы, взгромоздившейся на груду тел убитых буров, – а кроме этого, по рукам ходили даже непристойные изображения королевы Виктории. Из-за этого ее сын и наследник престола принц Эдуард отказался от посещения выставки[34].

Великие державы зависели не только от материальных факторов военного и экономического потенциала, но и от престижа – от того, насколько могущественными их считали окружающие. В 1900 г. Британия выглядела ослабевшей и опасно изолированной. Действуя из защитных побуждений, ее правительство стало налаживать отношения с другими великими державами и искать союзников. Но даже и это можно рассматривать как один из шагов, приблизивших начало Великой войны. В Европе постепенно формировалась система союзов, разделившая регион на два лагеря, которые все лучше вооружались и относились друг к другу со все большим подозрением. Кроме того, существовали люди (пусть даже их и было меньшинство), которых не смущала перспектива войны. Напротив, они могли даже приветствовать ее, как благородное дело, необходимую и неизбежную часть человеческой истории – или как средство для решения внутренних проблем в собственной стране. На противоположном полюсе находились те европейцы, включая и многих политиков, кто полагал, что в современном мире всеобщая война попросту немыслима. Эта уверенность была не менее опасна, поскольку вела к ошибочной уверенности в том, что любые кризисы могут быть разрешены. В случае с Великобританией это дополнительно означало еще и веру в способность остаться в стороне от любых потрясений на континенте.