Книга Падший - Павел Корнев

— Живее, черти! — выругался он. — За что я вам деньги плачу? Мне нужен снимок!

Я подступил к нему и зажал шею в сгибе локтя. Не знаю, почему, но захотелось поступить именно так.

— Тише! — шепнул я на ухо коротышке, заставляя его подняться на цыпочки, и повторил: — Тише, не дергайся.

Фотограф захрипел. Я слегка ослабил хватку, позволяя ему глотнуть воздуха, и свободной рукой зашарил по пиджаку. В нагрудном кармане наткнулся на замусоленную визитную карточку внештатного сотрудника местной газеты «Утренние новости» на имя Марека Фаре.

— Это ты? — поднес я ее к лицу фотографа.

— Да, — просипел газетчик. — Что вы делаете? Отпустите…

И тут меня заметил громила, который держал поводья.

— Эй, ты! — рыкнул он. — Проваливай!

— Отпусти, а то хуже будет! — потребовал фотограф, обеими руками цепляясь за мое предплечье.

Но я распознал бившийся в нем страх и вновь приподнял локоть, заставляя жертву встать на облезлые носки туфель. А когда второй бандит оставил в покое дверцу экипажа и угрожающе двинулся в мою сторону, предупредил газетчика:

— Марек, будь паинькой, попроси своих друзей пойти погулять.

— А то что? — просипел газетчик, сохраняя присутствие духа. — Тебе наваляют по первое число!

— Сначала сверну тебе шею.

— Чушь!

Но я уже ухватился за потаенный страх и принялся разматывать его, размеренно и без всякой спешки шепча на ухо фотографу:

— Марек, ты же знаешь, как выглядят задушенные! Сам не раз снимал их, так? Неприглядное зрелище, скажу тебе. Еще и обмочишься. Будешь лежать в вонючей луже, а полицейские пропустят какого-нибудь прощелыгу сделать снимок для криминальной хроники. Мертвый, обмочившийся перед смертью газетчик — зрелище прискорбное и душераздирающее. Но знаешь, что все будут говорить? Собаке — собачья смерть.

Мне почти не пришлось задействовать талант сиятельного, столь сильна оказалась фобия фотографа.

— Стой! — приказал он бандиту. — Стой, не подходи! — И обратился уже ко мне: — Не лезь в это дело! Я никому не причиню вреда! Просто сделаю один чертов снимок, и все!

— Чей снимок?

Марек замялся. Но мой талант сиятельного вскрыл его, будто консервный нож — жестяную банку.

— Чей снимок ты хочешь сделать? — повторил я, вновь приподнял локоть, и газетчик сломался.

— Черной Лилии! — сознался он и попытался оправдаться: — Люди должны знать жрицу Кали в лицо! Это важно!

— Серьезно?

— Дам тридцать франков, только уйди!

— Нет.

— И еще пятьдесят — завтра! Мне хорошо заплатят за снимок!

Я остался непреклонен.

— Скажи им, пусть проваливают!

На глаза фотографа от злости и разочарования навернулись слезы, но сопротивляться моей воле он уже не мог и хрипло выхаркнул:

— Уходите!

Громилы переглянулись.

— Деньги мы не вернем, — предупредил паренье навахой.

— Уходите! — сорвался газетчик на крик.

Мордовороты пожали плечами и растворились в темноте переулка, а я слегка придушил фотографа, опустил его на землю и забрался на козлы к обмершему от страха вознице.

— Гони!

Дальше воспоминания вновь затягивал туман забытья, но остальное было понятно и так: преисполненная благодарности танцовщица приютила спасителя на ночь.

Я допил лимонад и убрал пустой стакан на тумбочку, взял с нее хронометр и просунул ладонь в золотой браслет. Черная Лилия подошла к платяному шкафу и распахнула его, демонстрируя мою одежду, аккуратно развешенную на плечиках.

— Я поручила прислуге вычистить костюм, — сообщила она. — Надеюсь, вы не против?

Упоминание прислуги резануло слух, разрушая уже сложившуюся в голове картинку, но я воздержался от расспросов и молча уставился в потолок.

— Одевайтесь! — призвала меня девушка покинуть постель. — Сейчас будем завтракать.

— Хм… — только и промычал я в ответ.

— Бросьте! — рассмеялась танцовщица. — Вид ваших татуировок меня не смутит. Кто, думаете, укладывал вас вчера в постель? Вы были не в состоянии позаботиться о себе.

Упираться дальше было бы чистым ребячеством, потому я решительно откинул простыню и ворчливо заметил:

— Почему же вы не поручили прислуге и это?

— О! Мне вовсе не хотелось, чтобы среди слуг ходили слухи о гостящем у меня уголовнике!

Я только фыркнул и разубеждать собеседницу в каторжанском происхождении наколок не стал. Вместо этого спокойно подошел к шкафу, достал из него брюки и принялся одеваться.

Черная Лилия улыбнулась и сообщила:

— Я долгое время жила в Индии, там очень распространены татуировки. Видела даже цветные.

Я молча кивнул, и танцовщица рассмеялась:

— Надо признать, вчера вы были более красноречивы. Восхищались моей красотой, как истинный джентльмен.

— Вчера я был не в себе, — отметил я очевидный факт.

— То есть вы больше не находите меня привлекательной?

Я обернулся к танцовщице, продолжая застегивать пуговицы сорочки. Черная Лилия была красива. Очень красива. Но говорить об этом не стал. Вместо этого усмехнулся:

— Больше не полагаю приличным произносить подобные вещи вслух.

— Удивительная тактичность. Вчерашняя ваша манера вести себя показалась более… естественной.

Я только пожал плечами. Меня принимали за бандита, и было совершенно непонятно, как к этому следует относиться. К тому же не стоило сбрасывать со счетов возможность того, что знакомство с танцовщицей было подстроено людьми, которые устроили поджог дирижабля. Зачем-то ведь меня опоили, так?

Впрочем, вздор! Никто не мог заранее спланировать подобного развития событий! Да и Черная Лилия казалась искренней в своих чувствах. Я ощущал одно лишь любопытство, никак не страх. А людям свойственно бояться тех, против кого они замышляют недоброе и кто способен свернуть им шею одним движением руки.

Если честно, танцовщица мне попросту нравилась, чертами лица она чем-то неуловимо походила на классические греческие статуи, и вчера я восхищался ее красотой совершенно искренне. Это не было выражением пьяной симпатии, мимолетной и обманчивой.

— И все же, как вас зовут? — спросила вдруг танцовщица. — Я так и не смогла добиться от вас имени, вы лишь твердили, что это — большой секрет.

Я досадливо поморщился и представился:

— Лео, — но сразу поправился: — Лев.

— Так Лео или Лев? — уточнила девушка, забавно наморщив нос.

— Как вам больше нравится.