Книга За речкой шла война... - Николай Прокудин

Угу. И это уже приказ. Ухожу, ухожу, ухожу. Нет, ну со шпротной жестянкой – надо же! Захочешь – не попадёшь так. А тут… Как специально!.. Ухожу, ухожу, ухожу. Исчезаю.

Ушёл, ушёл, ушёл. Присел на пенёк у болотца, машинально пошвыривая камешками по лягушкам. А что? И зелёные в крапинку, как военная форма, и глаза навыкате, и лысые, и зоб дёргается, и сидят враскоряку, как те за фуршетным столом. Еще б им по ма-а-ленькой фуражечке…

* * *

Вернувшись с полигона, Ромашкин сделал чрезвычайно неприятное открытие: соседи по квартире за трое суток его отсутствия сожрали все присланные продукты. Плюс детишки, цветы жизни, блин, устроили кавардак в его комнате, то и дело забираясь туда без хозяина. Нет, дальше так жить нельзя. Сосуществования не получается. Карету мне, карету!

Да? И куда? Где оскорблённому есть чувству уголок? В общаге? А барахлишко?

– Не, куда тебе в общагу! А вещи? – Мишка Шмер посочувствовал не словом, но делом. – Есть вариант получше! В мансарду, в двухэтажный домик. Возле дыры в заборе одна квартирка освободилась, пустует. Имею достоверную информацию! Для себя берёг, но летом со свадьбой не вышло. Тебе по дружбе за «пузырь» уступаю! Пойдем к зампотылу, похлопочу за тебя, решим вопрос! Правда, нужен литр водки. Чтоб вопрос не засох на корню.

– Хоть два литра!

– Раз так, то два.

– Ты же сказал: литр!

– А ты же сам сказал: два!

– Да, Шмер, он и в Африке Шмер…

– А если ты и впрямь в Афган намылишься, Никит, я в той мансарде и обоснуюсь. Хоть будет куда баб водить, а то ведь… Да что говорить! В прошлом году из Кинешмы приехала к бойцу сестра. Девка в самом соку! Груди – во! Задница – во! И хочет! А где, спрашивается? Ну, я её брата в увольнение отпустил на три дня, на своей койке в общаге поселил – он там и дрых все три дня. А сам – к Шкребусу, у него как раз жена к мамаше уехала. Квартира, считай, пустует. Правда, крановщицей пришлось с тем же Шкребусом… поделиться. А он, блин, потливый и слюнявый, толстячок наш! Хоть полотенцем её протирай после Шкребуса! Не люблю!..

– Погоди, Миш! Какую крановщицу?

– Ну, сестру эту. Она из Ивановской области. Там с мужиками дефицит жуткий, она в тамошней Кинешме на башенном кране и работает. «Мне сверху видно всё, ты так и знай!» А изголода-алась! В смысле, по мужикам. Так что и мне, и Шкребусу-Ребусу хватило – за глаза и за уши.

– За глаза? За уши? Камасутра какая-то.

– Да нет! Не цепляйся к словам. Мы так, по-простому, даже не одновременно, а в очередь. Но! Практически без перерыва. Говорю, изголодалась…

– Вот так вот трое суток без перерыва? – Ромашкин выразил сомнение не насчет ивановской «широты души», но насчет физиологической мощи сослуживцев.

– Нет, ну там… за водкой сгонять, арбузов прикупить, то да сё. У Шкребуса мотоцикл. Так мы на нём втроём… О! Мотоцикл! На нём и «спалились».

– То есть?

– Да за водкой как раз рванули, затарились, арбузов на базаре набрали. У остановки разворачиваемся на скорости – арбузы меня потянули вправо, Глобус руль не выправил, и мы дружно брякнулись. Нет, все живы, даже не поцарапаны. Поддатые уже. Мотоцикл ревёт, колёса крутятся в воздухе, мы с крановщицей ржём, Шкребус-Ребус матерится!.. А там женщины на остановке маршрутку ждали. Среди них – и жена командира полка, и жена комбата. Короче, настучали…

– Понятно. Девицу – домой, вас – на гауптвахту.

– Если бы! Нам – по выговору, а её мы за сестру Шкребуса выдали, у него ведь обитали. А, тогда ладно! А что «ладно»?! Лучше б её сразу домой! А то, говорю же, изголодалась. Мы, конечно, орлы, но всему есть предел. И к Шкребусу жена должна вот-вот вернуться. В общем, еле отправили подругу эту домой, неделю отъезд откладывала.

– И ты, значит, хочешь снова её призвать в гости? Теперь в мою квартиру?

– Да ладно тебе, Никит! Ты ж в Афган ещё не собрался!..

Квартирка оказалась без удобств, с водопроводом на улице, с печным отоплением, без газа. Забор, огораживающий дворик, повалился в одном месте внутрь, в другом – к проулку. Сам дворик страшно запущен – мусор вдоль стен, большая куча глины перед незасыпанной ямой. Глу бину ямы определить невозможно – наполнена водой. Шмер пояснил, что год назад в мансарды планировали провести водопровод, но трубы пропали… тыловики, видно, продали.

Никита с опаской ступил в накренившийся влево и назад туалет. Строение шевельнулось, но не рухнуло. Ну-ну, сегодня пронесло. А завтра? Завтра будет лучше, чем вчера!

Внутри домика за входной дверью – веранда, маленькая кухня с печью, прихожая с лестницей на второй этаж и две одинаковых комнаты одна над другой, в каждой по узенькому окошку. На втором этаже, над кухней, чуланчик без окна, «тещина комната». Красота! Живи и радуйся свободе!

Соседей – двое. У одного – такая же квартирка, у другого – половина дома.

…Шмер-таки навязался к Ромашкину в квартиранты (напомнив несколько раз, кто, собственно, помог с жильем). В довесок привел с собой ординарца, молодого солдатика Кулешова. Курсант был рад до безобразия: варить каши и супы веселее, чем бегать по тактическому полю и маршировать на плацу. Так и зажили втроём в разных комнатах, на разных этажах. Кулеш в тёщиной поселился.

После окончания проверки офицеры роты настояли на «вливании» в коллектив. Ритуал нехитрый: купить много спиртного и закуски, собрать всех вместе и напоить. Одновременно с Никитой пришлось и Шмеру обмывать новое звание – «старший лейтенант». Съездили в город, набрали зелени, овощей, водки, банок с рыбными кон сервами. Накрыли стол в подвале, в каптерке. Ну-с, приступим?

Приступи-или… В общем, всё как всегда. Вплоть до полного безобразия. Самое безобразное безобразие – ротный Неслышащих, дозрев и перезрев, принял шкаф с шинелями за сортир и того этого… окропил желтеньким. Нет, ему кричали, но он-то – Неслышащих. И Несоображающих, блин! Матерясь, вытолкали ссыкуна за дверь. Обратно к столу он не возвратился. А шинелки… Ладно, завтра. Будет лучше, чем вчера. Там посмотрим. Не прерывать же застолье!

Никита все-таки прервал – сам для себя. Пора-пора. Тихо-тихо, по-английски, не прощаясь. Нет, серьезно, мужики. Иначе в недалекой перспективе будет циррозно… Спать пора, уснул бычок, лег в коробку на бочок.

Ага, как же! Только он выдохнул – примчался посыльный: срочный вызов в штаб полка! Снова здорово! Что еще?!

В кабинете замполита солдатик-киргиз, из второго взвода, с перевязанной свежими бинтами головой, тщился написать по-русски объяснительную. Бердымурадов нависал над ним со спины, пытаясь направить на путь истинный, то бишь более-менее грамотный.

– А-а! Лейтенант! Полюбуйся, что у тебя в роте творится! – воскликнул Бердымурадов.

– А что творится? – осторожно спросил Ромашкин, стараясь дышать в сторону.