Книга От сохи до ядерной дубины - Владимир Губарев

Что-то существенно изменилось в наших взаимоотношениях после того, как я сдал „Квантовую механику“ Л. Д., не дожидаясь сдачи всего теорминимума, написал письмо с просьбой направить меня после окончания института к нему в аспирантуру. Теперь после каждого экзамена он подолгу беседовал со мной, приглашая иногда пообедать вместе с ним. Разговоры носили главным образом общечеловеческий характер, почти всегда с наставительной интонацией, но поражали меня тогда своей откровенностью, я бы сказал, личностной обнаженностью. Он часто возвращался к тому, как, по его мнению, должен жить человек, желающий стать настоящим теоретиком, как он должен строить свои взаимоотношения, в частности, с женщинами. Здесь Л. Д. не скупился на положительные и отрицательные примеры из своей жизни и из жизни других физиков. В тот момент я даже предпочел бы не знать часть из этих примеров. Один из наставительных тезисов Л. Д. сводился к утверждению, что, если теоретик хочет достичь чего-то существенного, он должен жениться в 30 лет, не раньше. Я любил цитировать эти слова Л. Д., иронизируя над своими коллегами. Но, когда я сам женился именно в 30 лет, насмешкам, что это не случайно и произошло потому, что „так сказал Л. Д. Ландау“, не было границ».

– Можно считать, что и этот дополнительный экзамен по «теорминимуму» вы сдали Ландау успешно… Один знакомый физик гордился, что сдал Ландау целых два экзамена!

– К нему мог обратиться любой человек, даже, как говорится, «с улицы». Он сразу назначал день и время встречи. Но сдавать надо было поочередно: сначала математику, потом механику, теорию поля, квантовую механику и так далее. Что интересно, он не спрашивал теорию – он давал задачи. Трудные, но если вы усвоили курс, то их могли решить.

– Значит, вами удалось выдержать это испытание?

– Лев Давидович пригласил меня в аспирантуру. Однако когда наступил «момент истины», судьба совершила неожиданный поворот. Я получил направление на «объект товарища Колесниченко». Тогда предприятия и институты именовались «объектами», а фамилия руководителя давала некоторое представление о характере работы. Я попытался объяснить, что меня берет к себе Ландау, предлагал работу и И. Е. Тамм, но мне категорически заявили, что «других мест нет». Я решил не подписывать свое распределение. Позвонил своему руководителю дипломной работы А. Б. Мигдалу, тот обещал разобраться и помочь. Однако через некоторое время он мне сообщил, что ничего поделать не может. Рекомендовал мне подписать распределение. В комиссии мне сказали, что есть генерал-лейтенант Бабкин, который может рассмотреть мой протест.

– Когда это было?

– Самый «неприятный» год – 1950-й…

– Борьба с космополитизмом, преследование евреев?

– Да.

– Но ведь в Атомном проекте евреев было очень много, и они занимали руководящие роли?!

– И тем не менее… Я пришел к Бабкину и попытался объяснить, что у меня диплом по ядерной физике, а «Объект тов. Колесниченко» – это не моя специальность. Генерал-лейтенант принял меня в своем кабинете, где находилось еще двое. Они сели по бокам от меня, а потому было чрезвычайно неловко. Бабкин что-то говорил мне, а они поддакивали по очереди, и приходилось постоянно вертеть головой. Очень трудно разговаривать в таких условиях. Бабкин был категоричен, мол, вы «стараетесь остаться в Москве, но ядерная физика есть у нас только на Магадане». Я понял, что ничего не добьюсь… Позвонил Ландау, встретился с ним. Все рассказал, попросился в заочную аспирантуру. Он сразу же согласился и совершил беспрецедентную вещь: достал анкету и заполнил ее. Это были оценки за вступительные экзамены. Везде поставил «отлично». Написал, что готов быть научным руководителем. Протянул мне бумагу и сказал, что надо пойти к Евгению Михайловичу Лифшицу, который напротив оценок напишет, какие вопросы задавались, и тоже подпишет. Естественно, такая реакция Ландау была мне крайне приятна и в какой-то степени скрасила отъезд на «объект». Забегая вперед, скажу, что учиться в заочной аспирантуре мне так и не дали…

– Из-за секретности?

– В то время при желании начальства можно было найти тысячи причин, чтобы запретить такую учебу… Конечно, шли ссылки на секретность, хотя у Ландау был допуск ко всем секретным работам. Странно, не правда ли?! Однако время было такое, и многое понять с позиций сегодняшнего дня невозможно… Прошло очень много лет. Случился у меня юбилей. На него приехал Анатолий Петрович Александров. И в своем выступлении он говорит, что давным-давно не пустил меня в аспирантуру. Александров в 50-м году был директором института, в котором работал Ландау. Прошло огромное количество лет, я никогда не упоминал об этом факте моей жизни, но Александров помнил о нем. Видно, ему было неприятно, что тогда он не добился того, чтобы я был в аспирантуре у Ландау… Впрочем, в том же выступлении на юбилее Анатолий Петрович добавил с присущим ему юмором: «Видите, как хорошо получилось, что я не взял его в аспирантуру – в противном случае у него не было бы таких успехов!» А еще раньше он попросил меня, чтобы я взял его сына к себе в аспирантуру – так что Петр Александров один из моих учеников.

– Поездка на Урал стала для вас серьезным испытанием?

– Конечно. Я неопытный молодой человек, практически не знающий жизни, оказываюсь один на один с «Объектом». Это ведь совсем иной мир, чем тот, в котором я привык жить.

– «С головой в омут»?

– В данном случае образ близок к реальности. Ландау написал мне рекомендацию, в которой рекомендовалось использовать меня в той области, которая имеет отношение к теоретической физике. Как потом оказалось, эта рекомендация сыграла существенную роль в моей жизни.

– А как вы добирались до «Объекта»?

– Это было довольно сложно. Сначала в Свердловске нужно было найти такую-то улицу, такой-то дом. Только там выяснилось, куда именно мне нужно ехать… В общем, добрался я до «Объекта». Пробыл я там шесть лет. И должен сказать, что чисто по-человечески я вспоминаю эти годы с особым чувством.

– Что вы имеете в виду?

– Все дружили, жили как-то вместе, помогали друг другу, встречались по вечерам, пели песни, участвовали в самодеятельности. Практически все были неженаты, молоды, энергичны. Когда я приехал, Кикоина на «Объекте» не было. Меня направили в Центральную заводскую лабораторию. В ней главную роль играла плеяда сложившихся физиков-экспериментаторов, кандидатов и докторов наук, прикомандированных в основном из Свердловска. Царила благожелательная атмосфера, по сути, это был прикладной институт.

– Вы были «белой вороной»?

– Нет, почему. Ведь теоретик – обычный персонаж даже чисто прикладного института… Вскоре приехал Кикоин. По сути, это была первая встреча с ним. Да, я слушал его лекции в институте, но одно дело студенческая аудитория, и совсем иное – совместная работа. Мы встретились с Исааком Константиновичем. Конечно, рекомендация Ландау сыграла существенную роль. Он подробно расспрашивал меня о сдаче теорминимума, о моих беседах с Ландау. Потом спрашивает, чем я хочу заниматься. Я ответил… Диффузионный метод разделения изотопов начинал активно развиваться, сердцевиной его был так называемый «разделительный элемент». Не буду вдаваться в специфику, скажу только, что в развитии теории «разделительного элемента» я вложил много сил.