Книга Карта Талсы - Бенджамин Литал

– Джим Прэйли. Вы были моим учителем в воскресной школе. Нас было немного, мы занимались в маленьком кабинете.

Его охватило стремление снова начать играть свою менторскую роль. Я сказал, что осенью начну второй курс колледжа и что сейчас мы идем в студию к моей подруге Эдриен рисовать.

– Это Эдриен Букер, моя подруга, – представил ее я.

– Ага, кажется, мисс Букер, я работаю на вашу тетю.

Эдриен улыбнулась и очень снисходительно кивнула.

Он слегка наклонился и пожал нам на прощание руки, и галстук у него повис отвесно.

Мы вернулись на тротуар и пошли друг за другом. Эдриен молчала, а я был полон смутных предчувствий. Потом вдруг вырвался вперед и запрыгнул на пожарный гидрант. На вывеске Центра исполнительского искусства, стоявшего на пересечении Первой и Главной, фейерверком вспыхивали лампочки, складываясь в надписи, нам показали температуру по Фаренгейту, потом сообщили, что здесь идет «Богема»[8], та-да-да-да, если кому вообще есть до нее дело.

– Это было невежливо? Что я тебя так представил?

– Почему?

– Не знаю. Я рассказал ему о наших художественных амбициях. И назвал твою фамилию.

– Ты думаешь, это важно?

Всю остальную дорогу я тащился, чуть отстав, сначала по Первой, потом через рельсы, а потом мимо складов района Брэйди.

Через некоторое время в тот же день я вдруг заметил, что она не работает. Я проснулся и какое-то время, как обычно, просто лежал в углублении, созданном моим телом. Как правило, это была самая интимная часть моего дня – когда наше обоюдное молчание становилось для меня таким же конструктивным, как и для нее. Но сегодня думать не получалось, как только я осознал, что проснулся, моя голова наполнилась мрачной тишиной, как шарик газом. Какое-то время я потерпел, а потом встал и прополоскал рот. Эдриен стояла перед мольбертом, заведя руки за спину, и пристально смотрела на меня. Я сообщил ей, что выйду и куплю чего-нибудь на обед. Вернувшись, я обрадовался, увидев, как она склонилась над высоким столом – которым она пользовалась редко – и, видимо, рисовала. Я поставил купленную для Эдриен еду возле ее локтя, а потом пошел и взял свой блокнот. Мы пообедали в питательном молчании.

Я принялся писать дальше. Скрип моей ручки оказался единственным звуком в комнате, но мне было все равно, мешаю ли я ей. Услышав шаги за спиной, я не обернулся.

Я заметил, что она поднимает ногу, как будто садясь на коня. Эдриен схватила меня за ремень и расстегнула рубашку.

– Ложись, – прошептала она, – я буду рисовать на тебе.

Она принесла с собой большой черный маркер. Поначалу влажные чернила давали ощущение свежести. Но я видом своей груди гордиться не мог: а Эдриен так долго на мне сидела, рассматривала, иногда по нескольку минут, прежде чем нанести новый штрих. Основной моей эмоцией была покорность.

– Как это напрягает, – сказала она, навалившись на меня.

Она прикрывала глаз, растягивала кожу двумя пальцами и рисовала. Всего несколько сантиметров за раз, только однажды (я уже очень измучился) сразу вышло бесконечное черное крыло, оно как бы холодным потоком воды лилось через мой сосок. Так и продолжалось: Эдриен отодвигалась, а я покорно лежал: я со своей волосатой грудью стал произведением искусства.

Закончив, она подвела меня к зеркалу: на груди у меня появилась витиеватая арабеска, большая, она бросалась в глаза, будь это граффити, вы бы непременно остановились, чтобы рассмотреть подробнее. Эдриен действительно была талантлива.

– Наверное, человек тебе должен серьезно нравиться, чтобы сделать с ним такое, – сказала она.

Эдриен имела в виду напряжение, которое испытываешь при рисовании, что ей удалось реализовать задуманное, сидя на мне. И это подтверждало, что я ей нравлюсь?

Позднее она сорвалась. Мы рассматривали очередную библиотечную книгу: «Страсть Делакруа».

– Это вообще ни к чему никакого отношения не имеет, – сказала Эдриен, и глаза ее увлажнились.

– Это всего лишь Делакруа.

– Нет, то, что ты сказал…

– Банально?

– Банально.

– Но то, чем мы занимаемся – это не банально, – ответил я.

– Почему ты так думаешь?

– Ты чувствуешь сейчас, что банальна?

– Нет.

– Ну вот.

Она заморгала.

– Но я не работаю. Я слишком много сижу за книгами.

– Завтра не буду ничего брать.

– Джим, я должна теперь снова рисовать одна.

– Ладно.

– Я боюсь, что что-то от меня ускользало, – добавила Эдриен.

И я опять начал спать дома. В те выходные я отправился в «Блюмонт» и напился в одиночестве. Потом пошел гулять и в итоге оказался под звякающим флагштоком в «Центре вселенной», этой июньской ночью там кучковались белые пацаны всех сортов и курили травку, рассказывая легенды о Гитлере, Ву-Танге и ЦРУ. Мне никто ничего не предлагал – ни присоединиться, ни купить. Мне показалось, что я узнал кое-какие лица, но, может, просто похожи. Я все равно слишком нервничал и вернулся к машине, сунув руки в карманы.

Я утратил контроль над этим летом. Ради Эдриен я прервал собственную программу образования, и теперь все мои мечты и случайные мысли вились только вокруг нее. Я валялся на ковре в родительском доме и вспоминал прохладный бетон студии.

– Я рисую, – сказала она.

– Я могу позже перезвонить. – Только от одного факта, что мы говорим с ней по телефону, у меня заколотилось сердце.

– Я нарисовала кое-что, что хочу тебе показать.

– Могу зайти сейчас…

– Нет… Джим, мне сначала надо кое в чем разобраться.

– Я хотел предложить тебе еще раз сходить в «Звезды», – я опустил глаза. Вот и предложил.

– А мне обязательно…

– Нет.

Я опустился на колени. Кровь отлила от головы, мне надо было лечь лицом на ковер и отдохнуть.

4

Как я узнал от Эдит, Эдриен пригласила меня на выходные в Бартлсвилль. Если оглянуться в прошлое, не ясно, как Эдриен себе это представляла. Эдит позвонила мне ни с того ни с сего, отругала меня за то, что я ею пренебрегаю, провожу все время только с Эдриен – хотя я не видел ее уже неделю. «Она сказала, может, ты довезешь меня с Кэм до Бартлсвилля». Я сделал вид, что понимаю, о чем речь, помимо того, что Бартлсвилль – это крошечный городок в пятидесяти километрах к северу, родина «Филлипс петролеум». Я взял рубашку, галстук, спальный мешок и даже плавки.

Под Бартлсвиллем подразумевалась хижина Альберта Дуни. Его родственники, как и большинство семей нефтепромышленников поменьше, в двадцатых построили себе дачу в горах округа Осейдж. По сути, эта хижина стояла еще в десяти минутах езды к западу от Бартлсвилля, на берегу крошечного озера. Альберт к рыбацкому домику, построенному дедом, добавил еще и небольшую студию звукозаписи и частенько приглашал друзей Чейза туда на выходные; иногда они действительно что-то записывали. Альберт был из тех людей среднего возраста, кому интереснее общаться с молодежью, его притягивало наше неистовство и жалость к самим себе, да и возможность иногда погрозить пальцем и исправить ошибку подростка тоже доставляла ему удовольствие.