Книга Жили-были на войне - Исай Кузнецов

– Это почему же? – пряча улыбку, спросил майор.

– Потому что это не подвиг, а черт знает что! – уже не сдерживаясь, выпалил Марат Гаврилович.

Майор рассмеялся.

– Н-да… Особой красотой подвиг Говяды не блещет, что и говорить, – согласился он. – Однако переправу он, как ни верти, все-таки спас. К тому же – приказ генерала. Так что придется тебе, друг любезный, наградную на Говяду сочинить.

– Не могу, товарищ майор! – взмолился Марат Гаврилович. – Пусть кто-нибудь другой напишет! У меня рука не поднимается!

– А ты подними, – усмехнулся майор. – Придумай ему что-нибудь этакое, героическое, ты это умеешь. Лучше тебя никто не напишет.

Конечно, Марат Гаврилович был польщен словами майора, но примириться с награждением Говяды никак не мог.

– Говяде – орден Красного Знамени! Ну, пусть медаль какую-нибудь, Красную Звезду, наконец! Но Красное Знамя! За что? За то, что у него жопа широкая?!

Лосев снова рассмеялся.

– Ладно… Иди и пиши!

В Шпремберге штаб расположился в двухэтажном особняке пастора, бежавшего из города вместе с женой в страхе перед русскими. Марат Гаврилович занимал комнату на втором этаже, с массивным письменным столом, шкафами, заполненными толстыми книгами в рыжих тисненых переплетах, украшенную портретами благообразных немцев в черных, доверху застегнутых сюртуках и белых стоячих воротничках. Был вечер, штаб опустел. Все разошлись: майор Лосев справлял свой день рождения. Марат Гаврилович, в полном одиночестве, мрачно поглощал вишневый компот из банки, какие во множестве хранились на полках в подвале пасторского дома. Внезапно его осенила счастливая мысль: написать все, как оно и было, не выдумывать ничего героического, именно так – заткнул дыру в понтоне собственной задницей!

Там, наверху, только посмеются, и никакого ордена этот болван, конечно, не получит!

Марат Гаврилович повеселел и, напевая песенку про то, что броня крепка и танки наши быстры, спустился в подвал и принес оттуда еще две банки компоту, на этот раз клубничного и абрикосового. Компоты он обожал с детства, а у немцев они оказались отменными.

Но едва он открыл банку клубничного, как новая мысль вернула его в прежнее настроение: Лосев ни за что не подпишет такое издевательское представление. Придется все-таки придумывать этому толстозадому ублюдку такой подвиг, какой предусмотрен в положении об ордене Красного Знамени.

Уставясь на портрет седовласого немца с постным выражением длинного лошадиного лица, он тупо ел клубничный компот, пока не почувствовал некоторую тяжесть и легкое урчание в животе. И одновременно – запах папиросы. Марат Гаврилович не курил и к запаху табачного дыма испытывал отвращение. Обернувшись, он увидел, что в дверях, с папиросой во рту, стоит старший лейтенант Голубков. И, как всегда при виде Голубкова, у него засосало под ложечкой.

Сергей Иванович Голубков не отличался молодцеватой выправкой и выглядел не слишком импозантно. Военная форма сидела на нем мешковато и ничуть не скрывала его сугубо штатского облика – до войны он преподавал историю партии в ветеринарном техникуме. Марат Гаврилович подумал, что чем-то он напоминает этих немецких пасторов, на которых он поглядывал, поедая компот. Да и улыбка такая же постная, будто приклеенная.

Старший лейтенант держался в батальоне обособленно, ни с кем из офицеров не дружил, да никто, собственно, дружбы с ним и не искал: старший лейтенант Голубков был из СМЕРШа, что расшифровывалось как “Смерть шпионам”, то есть представлял контрразведку, или, как было принято говорить, – “органы”.

Марата Гавриловича он навещал частенько, как бы по-дружески, что хотя и льстило самолюбию писаря, но не избавляло от неясных ему самому опасений. Что же касается старшего лейтенанта, то его интерес к Марату Гавриловичу объяснялся, на мой взгляд, просто: мало кто пускался с ним в доверительные беседы, а работа смершевца требовала широкой и обстоятельной осведомленности о людях, вверенных его бдительному попечению, об их настроениях и разговорах. Марат Гаврилович, человек простой и словоохотливый, был для него прекрасным источником информации. К тому же они были земляками, и не только из одного города, но и с одной улицы.

– Ну что, земляк? Отдыхаешь от трудов праведных? – спросил Голубков, усаживаясь в кресло, с которого услужливо соскочил Марат Гаврилович.

– Какой там отдых, – вздохнул тот, – к утру надо составить представление к награде.

– Ну, для тебя это дело привычное.

– Привычное-то оно привычное, да не по душе мне это!

– Что так?

Марат Гаврилович охотно поделился с Голубковым своим возмущением по поводу представления Говяды к такому почетному ордену.

Голубков слушал внимательно, насмешливо прищурившись. Историю, приключившуюся с Говядой, он уже слышал, но рассказ писаря натолкнул его на мысль, что дело, пожалуй, попахивает умышленной дискредитацией почетной награды и потому им следует заняться.

– А что он из себя представляет… эта говяда? – после некоторого раздумья спросил Голубков.

– Именно что говяда, – улыбнулся Марат Гаврилович шутке смершевца. – Из этих он, которые в оккупации побывали. Вроде бы пастухом был, да на большее и не тянет. Солдат никудышный, как говорится, сено-солома. А вот задница у него…

– Про задницу наслышан, – кивнул Голубков.

– Ну, конечно, мечтает, чтобы колхозы после победы распустили, – добавил словоохотливый Марат Гаврилович.

– Почему “конечно”? – насторожился старший лейтенант.

– Ну, они все, которые из-под немцев, мечтают об этом, – пробормотал писарь, жалея, что заговорил на эту скользкую тему, и стараясь не глядеть на Голубкова.

– Не только те, что из-под немцев, Марат, – сухо проговорил Голубков. – Есть и другие, к сожалению.

– Про других не знаю, Сергей Иванович.

– А этот, Говяда, он сам тебе про колхозы говорил?

– Ну… какие у меня могут быть с ним разговоры… Рассказывал кто-то… – И, чтобы уйти от опасной темы, Марат Гаврилович вернулся к тому, что его волновало: – Ну, скажите, Сергей Иванович, можно такому орден Красного Знамени давать? Скажите, можно?

– Не знаю, не знаю… – думая о своем, проговорил Голубков. – Кстати, там у вас еще кто-то есть из его села?

– Есть, Ильчук Микола. Они с Говядой в одном отделении. Только не очень-то ладят. Вроде бы Говяда девку у него отбил.

– В одном отделении? – прищурился старший лейтенант. – Это кто же до такого додумался?

Марат Гаврилович поначалу не понял, что в этом плохого, но потом сообразил: видимо, нельзя двух парней из бывших под немцами в одном отделении держать.

– Ладно, черт с ними, с говядами, – сказал Голубков и, взяв банку с компотом, стал пальцами доставать из нее ягоды. – Так, говоришь, девку отбил? Это с такой-то задницей? – усмехнулся он.