Книга Герман Геринг. Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Это, естественно, было неизбежно: Герман Геринг вскоре заразился чесоткой политической активности! Его, кстати, подтолкнула к этому Карин, которая предсказала будущее великого государственного деятеля, сославшись при этом на свои способности медиума[19]. В общем, наш ветеран-студент начал принимать участие в собраниях различных националистических группировок Мюнхена. Но поскольку он был убежденным сторонником дела, ему очень быстро надоели эти «дискуссионные клубы», руководимые людьми, которые много говорили, но мало делали. Поэтому он начал подумывать о создании собственной революционной партии с опорой на многочисленных офицеров, которые прозябали в Мюнхене. Однако вскоре совершенно четко уяснил, каких результатов ему удастся достичь, – после одного эпизода, о котором рассказал следующее: «Помню, как на одном собрании стали обсуждать программу, которая предусматривала предоставление каждому офицеру-ветерану войны пищи и койки для ночлега. Я им сказал: “Сборище никчемных глупцов! Вы полагаете, что человек, достойный носить звание офицера, не способен найти себе койку для ночлега, да еще с красивой блондинкой? Черт побери, ведь есть куда более важные задачи”. Какой-то тип повел себя вызывающе, и тогда я его ударил. На том собрание и закончилось…» И Геринг понял: у него нет качеств, необходимых для руководителя партии.

И вот в конце октября 1922 года колеблющийся студент Герман Геринг наконец нашел то, что так долго искал. Он случайно присоединился к толпе, собравшейся на Кёнигсплац, чтобы заявить протест последней ноте союзников, требовавших от германского правительства выдачи определенного числа лиц, которые считались военными преступниками. «Я присутствовал на площади просто в качестве зрителя, – вспоминал позже Геринг, – в манифестации участия не принимал. Там выступили многие ораторы от различных партий и организаций. В конце митинга на трибуну был приглашен Гитлер. Я услышал, как кто-то коротко произнес его имя, и мне захотелось услышать, что же скажет он. Гитлер отказался выступать, а я случайно оказался неподалеку и услышал причину отказа. […] Он считал, что нет смысла выкрикивать протесты, если нет ни малейшей возможности претворить их в жизнь. Эти слова меня поразили: я чувствовал то же самое и был готов сказать об этом вслух. Я навел справки и узнал […], что Гитлер проводит собрание по вечерам каждый понедельник. Я пошел на собрание и услышал, что Гитлер говорил об этой манифестации, о несправедливости Версальского договора […] и о том, что отрицает его жестокие требования. Он сказал, что такое выражение протеста, каким был воскресный митинг, […] имело бы шансы на успех, если бы опиралось на некую силу, которая придала бы протестам вес. А пока Германия остается слабой, все эти жестикуляции никому не интересны. Именно так думал и я. Несколько дней спустя я пришел в штаб-квартиру НСДАП[20]. […] В то время я не знал ее программы, не знал, что это совсем немногочисленная партия. Вначале я просто хотел поговорить с Гитлером и понять, смогу ли чем-нибудь ему помочь. Он принял меня незамедлительно, и […] мы сразу же стали обсуждать то, что накопилось у нас на сердце».

На самом деле разговор должен был свестись к одному из обычных монологов Гитлера об ударе в спину, приведшем к перемирию, о несправедливости Версальского договора, о националистической программе, об антисемитской, антикапиталистической и антисоциалистической направленности деятельности НСДАП, о необходимости мобилизации трудящихся для свержения стоявших у власти в Берлине иудеев-марксистов. Как и многие до и после него, Геринг был очарован: «Наконец-то я встретил человека, который имел четкую и ясную цель. Я сказал ему, что готов быть в его полном распоряжении со всеми имеющимися у меня возможностями». Гитлер прекрасно понял, что перед ним сидит потенциально полезный и очень чувствительный к лести человек, и в конечном итоге предложил Герингу «ответственную должность» в своей организации: руководство «штурмовыми отрядами»[21]партии. «Он долго искал, – вспоминал потом Геринг, – командира, который как-то прославился во время последней войны, […] что придало бы ему необходимый авторитет. […] И тут удача ему улыбнулась: в его распоряжение поступил последний командир эскадры “Рихтгофен”. Я сказал ему, что мне неловко сразу же занимать руководящую должность в партии, поскольку все могли подумать, что я вступил в партию именно для этого. В конце концов мы пришли к соглашению: я официально проведу месяц-другой в тени, а потом приступлю к исполнению новых обязанностей. Но фактически начну работать незамедлительно. […] Так я стал соратником Адольфа Гитлера».

Герман Геринг практически ничего не знал о человеке, которому вручил свою судьбу. Он не знал также истинных причин, заставивших Гитлера доверить ему «руководящую должность» в партии, история возникновения и особенности деятельности которой были ему также неизвестны. И разумеется, между ними никогда не поднимался вопрос о каком бы то ни было вознаграждении. Но для Геринга все это не имело никакого значения: он нашел вождя, идеал, получил возможность построить карьеру и обрел задачу, которая была ему по плечу: командовать людьми и снова играть значимую роль в судьбе своей страны…

IV

Откровение

«В то время, – сказал позже Герман Геринг, – я не знал, что это немногочисленная партия». Действительно, НСДАП была родившейся в результате поражения 1918 года небольшой и разношерстной группой, одной из тех, коих в послевоенной Германии появилось великое множество. Возглавляемая слесарем по имени Антон Дрекслер, который составил ее «программу» из нескольких невнятных националистических, антисоциалистических и антисемитских лозунгов, и называвшаяся вначале Немецкая рабочая партия (ДАП), при своем основании она насчитывала шесть членов, не имела ни штаб-квартиры, ни программы, ни телефона, ни печатной машинки, ни даже эмблемы, и сочувствовали ей всего человек сорок… Но когда ефрейтор Адольф Гитлер, подбадриваемый и финансируемый высшими чинами рейхсвера, осенью 1919 года стал седьмым членом политбюро партии, все изменилось: меньше чем за два года этот незначительный в политическом смысле кружок обзавелся штаб-квартирой, программой, новым названием и соответствующей аббревиатурой, у партии появился красный флаг со свастикой, влиятельная газета, бойцы, объединенные в штурмовые отряды, 6000 новых членов и весьма расширившаяся аудитория…

Это преображение произошло почти исключительно благодаря необычайному таланту пропагандиста и оратора Адольфа Гитлера. «Быть вождем, – написал он однажды, – означает уметь взволновать массы». Действительно, банкир Ялмар Шахт вспоминал, что фюрер «умел виртуозно играть на хорошо настроенном пианино сердец мелкой буржуазии». Но влияние его речей распространялось значительно шире: на дворянство и военных, на студентов и журналистов. Бесчисленные свидетели его выступлений описывали гипнотическое воздействие, которое оказывала на них странная смесь убеждения, иронии, экзальтированности, простоты, ненависти, логики, демагогии и ругательств – всего того, что содержалось в речах Гитлера, которые этот невзрачный с виду человек с усиками, с непокорной челкой и глазами фанатика произносил с удивительными сменами тона и выразительной жестикуляцией. А услышав его один раз, сразу же принимали решение следовать за ним и поддерживать его люди самых разных сословий: бывший летчик Рудольф Гесс, прибалтийский инженер-строитель Альфред Розенберг, издатель журнала об искусстве Эрнст Ганфштенгль, студент-националист Ганс Франк, фельдфебель-активист Макс Аман, преподаватель-антисемит Юлиус Штрайхер, экзальтированный памфлетист Герман Эсер, фотограф-алкоголик Генрих Хоффман, бывший консул и лжедворянин Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер, мельник и мясник Ульрих Граф, инженер и экономист Готфрид Федер, профессиональный военный и гомосексуалист Эрнст Рём, часовщик-преступник Эмиль Маурис, начальник городской полиции Мюнхена Эрнст Пенер, сочувствовавший социалистам фармацевт Грегор Штрассер, поэт-наркоман Дитрих Эккарт и светский человек Курт Людеке. Последний довольно точно описал общую реакцию, излагая собственные первые впечатления о Гитлере-ораторе: «Все мои критические способности были забыты. Он держал массы и меня вместе с ними под воздействием гипноза всего лишь силой своей убежденности. […] Он предстал передо мной новым Лютером. Я чувствовал восторг, который был сравним разве что с религиозным трепетом». Издатель и музыкант Ганфштенгль, впервые услышав Гитлера примерно в то же время, что и Геринг, сравнил фюрера с «искусным скрипачом», чьи умение владеть голосом, риторика и поведение не имели себе равных. А затем добавил: «Я оглядел аудиторию. Была ли это та безликая толпа, которую я видел всего лишь час назад? […] Гул голосов и звяканье кружек стихли, все присутствовавшие упивались каждым его словом. В нескольких метрах от меня сидела молодая женщина, которая не сводила глаз с оратора. Застыв, словно в религиозном экстазе, она перестала быть сама собой и полностью отдалась во власть чар деспотической веры Гитлера в будущее величие Германии».