Книга Портрет в сиреневых тонах и другие истории - Елена Ронина

Вот ведь и Маринка вроде бы тоже про французский язык, но как-то получилось у нее по-другому. Не зло, а даже с восхищением. К Жанне впервые за эту проклятую неделю кто-то пришел за советом. Ей не нужно было отбиваться, отстаивать свое «я», ее саму просят помочь, спрашивают, как быть. И ей ужасно захотелось помочь Маринке.

– Понимаешь, Маринка, а не во французском языке дело, – в человеческих отношениях. Искренние они, неискренние. Тебя Мишка любит такую, какая ты есть. В халате с пятном и без французского языка. Если начнешь язык французский учить, еще больше полюбит, вот и все. Любовь, она или есть, или ее нет. Меня Андрей просто не любил. Играл в любовь, всем рассказывал: «Ах, Жанна, она у меня не такая, как все. Практически, богема!» Ну и что? Для семьи это совсем не важно.

– А делать-то мне что?

– Да ничего ты не делай, живи счастливо. Радуйся Мишке, Ваньке.

– А ты как же?

– А я постараюсь радоваться тому, что Андрей ушел от меня, не когда мне сорок стукнуло, а когда всего лишь тридцать исполнилось. Еще есть время для разгона. Он же тоже по-французски не умел. Вот и найду себе кого-нибудь со знанием иностранного языка. Чтобы не просто друг другом издалека восхищаться, а чтобы на этом языке разговаривать.

Маринка ушла успокоенная, с непривычки заплетаясь в полах длинного халата, а Жанна долго не могла уснуть. Вот черт, и что ж так гудит холодильник в магазине? Завтра нужно вместе с Матильдой сходить к заведующему и разобраться, в конце концов, с этим вопросом.

10.12.12

Почему я не хочу быть экскурсоводом?

А почему я, собственно, не хочу быть экскурсоводом? Я очень даже хочу им быть! По-моему это совершенно потрясающая профессия. Интересная, живая, с людьми. Иногда еще и на свежем воздухе. Если ты, конечно, не в музее экскурсовод. Но можно же и не в музее.

Сколько в своей жизни я видела экскурсоводов – миллион! Или больше. Сколько из них были настоящими профессионалами и такими рассказчиками, которых действительно хотелось слушать? Наверное, их было всего пять. Понравились из них мне лично и того меньше – трое. Почему? Причин много. Не знали, о чем говорить, или говорили неинтересно, или противно им было с нами, слушателями, общаться. Много было разного.

По-моему, экскурсовод – это дар. И в первую очередь – дар общения. Легкого, непринужденного. А общаться умеют не все, не у всех это получается, а главное, не всем это доставляет удовольствие. Видимо, это люди, которые пришли к этой работе не по велению сердца, а от какой-то большой нужды. Может, они думали, что это легко и просто. Ходи себе да с людьми разговаривай! А не тут-то было! И все на самом деле совсем не так…

Экскурсоводы в моей жизни появились с незапамятных времен, с детства. Это были тетки, которые водили нас, школьников, по Третьяковской галерее. Они были всегда одеты в допотопные перелицованные костюмы джерси. И главной их отличительной чертой было то, что ну все они поголовно были картавыми, а иногда еще и заиками. И я все время думала, ну почему так? Народу же в стране много! Ну неужели нельзя было для нас кого-нибудь найти, чтобы слушать было хотя бы возможно? А так мало, что неинтересно, так еще и все время за нее, за эту тетку несчастную, переживаешь, удастся ли ей через эту первую букву прорваться, или опять пять минут ждать придется. Детишки из толпы уже начинали подсказывать и договаривать за бедную тетеньку. Получался такой совместный проект. По нашему теперешнему – интерактивный. Мы за тетю додумывали сами, что она так хотела сказать. И это было в экскурсии самое интересное. Иначе вообще бы все со скуки умерли. Нет, в детстве я точно экскурсоводом быть не хотела.

Но время шло, и экскурсоводы стали попадаться и за рамками Третьяковской галереи. Мысленно я их разбила на несколько категорий.

Первые, это которые и профессионалы, и работу свою боготворят, и лично мне с ними очень интересно. Но почему-то на моем пути таких встретилось всего трое (заметим, из миллиона-то!). Это потрясающие люди. Люди, которые любят свое дело, хорошо знают, о чем говорят, и хотят донести свои знания до нас с вами. И еще, что очень важно, они это делают с огромной любовью, с огромной отдачей, не жалея ни себя, ни своих сил. Редкость, огромная редкость. Самая главная редкость то, что они любят людей. И общение доставляет им радость. И если вдруг сошлись все эти качества в одном таком человеке, который водит тебя по чужому городу, то получается просто феерия! Ты забываешь, что вокруг много народу, что жара, а остаешься один на один не просто с историей, а с жизнью этого города. Картинки древности оживают перед тобой, и по улицам начинают ходить люди в старинных нарядах, разговаривать между собой, ругаться, мириться. И ты переносишься на много-много лет назад и оказываешься участником этой жизни. Так, экскурсовод во Флоренции пыталась передать нам красоту города через стихи Цветаевой. И это странное смешение вдруг очень далекое сделало абсолютно реальным. Или Париж. Жизнь Тулуз-Лотрека не просто пронеслась передо мной. Я уже представляла себя певичкой из кабаре и понимала, что он и урод, и пьяница, но не могла избавиться от любви и безмерной жалости к этому маленькому человечку и великому художнику.

Такое погружение в самое сердце города случается крайне редко. Со мной такое случалось всего три раза. В Париже, во Флоренции и в Венеции. Хотя в этих городах я была не по одному разу и прослушала много экскурсий. Но только три экскурсовода останутся в моей памяти. Это был тот самый вариант номер один. Когда и профессионал, и работу любит, и работает для нас и ради нас.

Есть вариант номер два. Когда знает и любит работу, но не любит нас, противных и навязчивых туристов.

– Кому тут нужна экскурсия по Русскому музею?

– Нам нужна, только цена какая-то странная. Давайте договоримся напрямую. Вы скажете, что вели экскурсию у нас один час, а проведете полтора. Предлагаем вам за это восемьсот рублей, – мой муж безумно любит торговаться. Он это называет: «Не держите нас за дураков, и нечего на нас наживаться!» Я этих моментов в нашей совместной жизни не ценю. Мне потом стыдно людям в глаза смотреть. Прямо чувствую, как я их обобрала. Сергей, правда, не согласен. «Задаром никто работать не станет, – он так считает. – Раз соглашаются на наши условия, значит, их это устраивает». А я думаю, что и люди разные, и ситуации разные. Поэтому не торгуюсь никогда. Но этот гид ни сожаления, ни уважения у меня не вызывал, так что я решила остаться в роли стороннего наблюдателя.

Молодая девица, наружности симпатичной, но какая-то неприятная, поглядела на нас оценивающе. При этом ее, как мне показалось, интересовало не наше понимание живописи, а больше наши взаимоотношения между собой. Отношения у нас были в тот момент более чем хорошие. Муж мне эту поездку подарил на сорокапятилетие. А Русский музей является для нас символом нашей совместной жизни, потому что он стоял у самых ее истоков. Так что мы в Питер приехали как бы прикоснуться не только к истории города, но и к нашей собственной.

Девица наше настроение поняла, оно ее разочаровало и слегка обозлило. Поэтому (подозреваю, что даже не совсем злонамеренно) она все время пыталась нас как-то задеть. Делала она это нехитро, уж как умела, используя свои рабочие навыки. И сразу начала рекламировать не музей, а себя. Все время вставала в элегантные позы, подходила к разным экспонатам и говорила: