Книга Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер

Кордтсу были известны эти слухи, хотя никого из полицейских до этого он еще не видел. Гарнизону от них имелась некая польза, почти как от еды для голодных. Пополнение могло до известной степени на время избавить защитников от тоски по теплу или табаку. В минуты затишья он, Фрайтаг и Молль, — до того, как Молль начал жутко страдать от последствий долгого марша от озера Селигер, — подсчитали, что долго не думать о табаке невозможно, о нем вспоминаешь каждые три-четыре минуты. Исключением является лишь бой, когда все вдруг резко меняется.

С другой стороны, Кордтс придерживался того мнения, что слухи возникают лишь в том случае, если они полностью соответствуют истине или в них есть хотя бы крупица истины. Поэтому он продолжал верить в те истории, которые стали стремительно разлетаться по всему гарнизону сразу после прибытия полицейских.

Наконец гауптман заговорил снова.

— Значит, вам здесь нелегко приходится. Понимаю. Но я не ожидал, что вы будете нам завидовать. Мы получили приказ переправиться на самолетах в Холм, и не прошло и суток, как мы оказались здесь. Многие из нас впервые столкнулись с регулярными частями Красной армии. Но мы не боимся русских. Мы справимся. Вообще-то мы уже успели понюхать пороху.

— Убивать русских просто, — произнес Кордтс. — Но вы знаете, их очень много.

Гауптман резко дернул головой, услышав последние слова. Кордтс произнес их без всякого намека и вне всякого подтекста, потому что ему казалось, что гауптман общается с ним столь же просто и бесхитростно. Офицеры иногда разговаривают с солдатами достаточно человечно. Кордтс испуганно моргнул, не будучи уверен в том, действительно ли его высказывание вызвало неудовольствие гауптмана. Он совершенно не знал этого человека, равно как и остальных людей, собравшихся в разбитом здании. Он поймал себя на том, что внимательно рассматривает их после того, как заметил полицейскую форму, пытаясь обнаружить что-то такое в выражении их лиц и в поведении, что отличает этих парней от солдат, уже давно обороняющих периметр, и делает это вполне бесцеремонно. Кордтс понял, что чувствует небольшие различия вроде неуловимых изгибов и выпуклостей в самой неизменности реального мира, и в то же самое время не уверен в том, что не домысливает ли он того, чего на самом деле не существует.

Слухи, ходившие о новоприбывших, были кошмарны. Но что может быть страшнее тех ужасов, что происходят здесь? Что может быть еще ужаснее? Однако жуткая природа слухов усиливала интерес к ним, делая по контрасту повседневную жизнь защитников города унылой и малоинтересной. Чтобы извилистыми лабиринтами разума прийти к такому умозаключению, потребовалось немало времени, — а что касается Кордтса, то он был не склонен блуждать по тропам собственного сознания, — однако это умозаключение каким-то образом представляло собой нечто вроде новорожденного ребенка и не нуждалось в поиске доказательств. Совершенно неинтересно, совершенно неинтересно…

— Хорошо. Пожалуй, мне пора, — произнес он. — Если я не найду моих парней в ближайшее время, то мне сразу придется возвращаться обратно.

— Это совсем небольшое место, — проговорил гауптман.

— Так точно, герр гауптман. В следующий раз они, пожалуй, отправят нас по суше, а не по воздуху. Тогда, наверно, мы все и выберемся отсюда.

— Сколько вы уже находитесь здесь?

— Я уже потерял счет времени. Наверно, больше месяца.

— Вы уже были здесь, когда все началось?

— Так точно.

— Отлично. Тогда занимайтесь вашим заданием.

— Так точно, герр гауптман.

Кордтс козырнул, испытывая странное чувство отрешенности от окружающего мира.

Полицейские — числом три десятка, — собравшиеся в этом помещении, были частью более крупного подразделения, насчитывавшего около ста человек, которые бортом последнего «юнкерса» были доставлены в Холм, — также понимали, что логика их судьбы была неинтересна. Они понимали, что существует определенная справедливость, точнее злая судьба, состоящая в том, что их переправили в последний момент в это обреченное на верную погибель место, где царствует холод и смерть, вокруг которого русские войска медленно сжимают тугое кольцо блокады. Еще неделю назад они участвовали в долгой, тяжелой и грандиозной по масштабам операции, оказывая содействие отрядам СС на оккупированной немцами территории, выполняя те же задачи, что и мобильные подразделения патронируемого Гиммлером ведомства. СС не хватало людей для проведения операции только собственными силами. Кордтс сказал, что убивать русских легко, и это действительно соответствовало истине. Однако полицейские уже и без того знали это, хотя раньше и не воевали на передовой. Они еще не сталкивались с красноармейцами в непосредственном бою. Их небольшой военный опыт ограничивался знакомством лишь с особыми группами населения оккупированной России. Крови, которую они проливали несколько месяцев, было слишком много, чтобы понять несложный механизм убийства. Некоторые из них ощущали свою вину, большинство — нет. Те, кто испытывал вину какое-то недолгое время, переставали испытывать ее вовсе. Они понимали, что приливная волна пролитой ими крови согласно какой-то необъяснимой, но вполне поддающейся логике судьбы неожиданно подбросила их вверх и выбросила на берег в самом далеком краю этого заледенелого, осажденного крошечного островка чужой земли. Но поскольку это имеет огромное значение и понятно самому последнему из них, то на самом деле не представляет никакого интереса. Обычный хаос — причем не последних нескольких месяцев, а всеобщий — оказался слишком большим беспорядком. Хотя они и были полицейскими и считали своей главной задачей именно поддержание порядка. Ранее они прошли довольно длительный курс регулярной военной подготовки и в настоящий момент намеревались с максимальной пользой использовать то, чему научились в Холме, чтобы плечом к плечу с разношерстным гарнизоном отчаянно сражаться за свою жизнь. Шерер был рад любому пополнению и позднее, когда к нему прибыл полицейский батальон, признал, что он хорошо проявил себя в боях с русскими, так же как и бойцы из его охранной дивизии, а также солдаты из различных пехотных частей, оказавшиеся под его началом. Так же как и небольшой отряд военных моряков, неизвестно как оказавшийся в Холме, два латышских взвода, егери, горстка парашютистов и солдаты из разномастных тыловых служб и даже обозники.

Кордтс снова оказался под открытым небом, не успев даже настроиться на выход в холод черной зимней ночи. Он побрел среди развалин к разрушенному входу в дом на другой стороне, где находился пост с теми солдатами, которых он встретил первыми.

— Это опять ты, — произнес тот, который всего несколько минут назад подвел его к костру, пылавшему в металлической бочке. Все трое по-прежнему грелись возле нее и явно ждали, когда явится смена.

— Мерзнете, да? — спросил Кордтс с легкой ноткой жизнерадостного пренебрежения. На большую жизнерадостность его не хватило, потому что через пару секунд он сам ощутил дикий холод. Он не успел взять себя в руки, и тепло его тела, полученное недавно в относительно прогретом помещении соседнего дома, мгновенно улетело в ледяное окружающее пространство. Это ощущение слегка оглушило его, хотя и было ему хорошо знакомо. Кордтс втянул голову в плечи, как это делал во время артобстрела. Боль в изуродованной щеке моментально ослепила его. Он снова пришел в себя и подошел ближе к костру. Трое других стояли в той же опасной близости к раскаленной бочке.