Книга Знакомство по объявлению - Людмила Анисарова

Надо одеваться и ехать домой. Что-то говорить, объяснять не было сил. Все и так ясно. Но ведь можно, можно было бы не затевать этот разговор, подозрения потихоньку рассосались бы — и все было бы хорошо. Но поздно. Не было ни ревности, ни ненависти, ни жалости к себе. Не было ничего. Ни-че-го. Когда она вчера в деталях представляла себе этот разговор, то ей рисовалось два варианта.

Первый. Он, конечно, не ездил ни к какой Наташе, он любит только ее, такую глупенькую девочку. Она бы на его заверения откликнулась просветленными слезами радости, он бы вытирал ее слезы, и после всех выяснений они предались бы любви. И это было бы головокружительно и божественно. Как всегда. Только еще лучше.

А второй вариант выглядел примерно так же, как сейчас. Выяснилось, что он ездил к Наташе. Объяснений слышать она не хотела. Ушла, заливаясь слезами и успев промолвить на прощанье: «Я так долго тебя искала и не думала, что так быстро потеряю».

Вчера, когда Майя все это представляла, все слезы она тогда же и выплакала. Сейчас глаза были сухими. Заготовленная фраза забылась, да и едва ли она могла пригодиться. Майка оделась и пошла к двери. Что делал он в это время? Она не посмотрела в его сторону, но боковым зрением видела, что он оставался сидеть на постели. Кажется, обхватив голову руками.

Она побежала вниз по лестнице. Оступилась, сообразила, что опять может загреметь с нее, как это было совсем недавно, и пошла медленно, внимательно рассматривая каждую ступеньку.

Майя вышла из подъезда, не понимая, в какую же сторону ей идти. Но шла и шла… Потом остановилась: не было видно ни дороги, ни троллейбусной остановки. Дворы, качели, дети…

Остановилась она у какой-то кособокой песочницы, хотела сесть на деревянный бортик, но вдруг поняла, что делать этого нельзя. Потому что она — никакая не Майка, а снова — Майя Сергеевна Соколова, кандидат филологических наук, преподаватель университета. И ей — сорок два. Не меньше. Ни годом.

Стало еще грустнее, чем было вчера. Чем было двадцать минут назад. Но, грустя и перебирая-переплетая пряди невеселых мыслей, Майя Сергеевна вдруг обнаружила среди них одну вполне симпатичную и бодрую. Она с удовольствием не просто произнесла, а выкрикнула ее, рубанув при этом рукой воздух: «Да разве это много!» Проходящая мимо старушка шарахнулась в сторону и мелко перекрестилась.

Вечером, как всегда, раздался звонок. Майя услышала молчание, родное и очень нужное. Она не стала класть трубку. Держала ее то у уха, то — когда уставала — на коленях, то клала рядом с собой на подушку. Потом подвинула телефон на полу поближе к дивану, улеглась поудобнее и, прижав трубку к уху двумя руками, заснула. А проснулась среди ночи оттого, что Володя (тоже, видимо, устав и намучившись со своей трубкой, в которую счастливо сопела Майя) сказал: «Майка, хватит дрыхнуть. Давай поговорим».

Утром следующего дня Майя Сергеевна вышла из подъезда легкой и уверенной походкой счастливой женщины. После третьей пары за ней на кафедру зайдет Володя — и они куда-нибудь отправятся. Куда? Майя решила, что, пожалуй, неплохо будет посидеть в кафе. Вот только в каком? Перебирая в памяти названия и сосредоточившись лишь на этом, она не заметила, как из-за соседнего дома выехал серо-голубой «Москвич», сначала остановился в нерешительности, а потом медленно поехал за ней, почтительно держа дистанцию.

ВСЕ ТАМ ЖЕ, НА СЕВЕРЕ?

Ее все всегда почему-то звали только Натальей. И дома, и в школе, и в институте. И муж, и друзья, и знакомые. Хотя внешне она этому строгому имени вовсе не соответствовала. Худенькая, маленькая, веснушчатая, в детстве — торчащие косички, позже — короткая стрижка, глаза — быстрые, лицо подвижное, с богатой мимикой, чаще — с озорной улыбкой, а еще чаще — распахнутое в хохоте. Наташка, самая настоящая Наташка! Откуда взялось это торжественно-официальное — Наталья, было непонятно. Но она привыкла к своему имени. И сама себя воспринимала как Наталью, основательную, положительную, правильную — по сути своей, а не по внешности. Умение самозабвенно хохотать она тоже относила к внешним проявлениям. Хотя это, наверное, было и неправильно.

Теперь Наталья уже не помнила, когда она в последний раз смеялась. Основным ее нынешним состоянием была глубокая сосредоточенность, периодически прерываемая ливневыми слезами. «Кричала» Наталья оттого (это так бабушка ее всегда говорила: не «плакала», а «кричала»), что решалась ее судьба. Полтора года назад она влюбилась. Для всех окружающих, хлебнувших жизни, это был заурядный служебный роман, какие встречаются на каждом шагу. А для Натальи и для ее избранника — губительная и неотступная любовь. И соответственно трагедия для всех, с кем и кем они были повязаны. Повязанных было много. С Натальиной стороны: муж, четырехлетняя Олька, мама, свекровь и другие родственники, много. С Его стороны: жена, дети (двое), мать и отец, бабушка и опять же многочисленные родственники.

Наталья приехала с Олькой к маме из далекого северного гарнизона два месяца назад. Вернее, ее привез муж и сдал на руки бывшей теще: возьмите свою нашкодившую кошку. Нет, он, конечно, так не сказал. Потому что воспитанный и чуткий. А Он, Натальин любимый то есть, повез жену с детьми не к ее (то есть жены) родственникам, а к своей маме. Провинился-то он, значит, его маме и расхлебывать.

Наталья не знала, чья она теперь. И ей было плохо.

Она любила приезжать летом к маме, в родной город. Любила встречать подруг и говорить: «А мы все там же, на Севере. Служим потихоньку». Для их сухопутного города ее судьба, судьба жены офицера-подводника, была чем-то запредельным. Романтичным. Красивым. Мужественным. Наталья гордилась своей долей. А еще больше гордилась мама-учительница. Потому что это было повторением ее судьбы. Офицера-подводника она воспитала для дочери, можно сказать, собственноручно. Будущий зять был ее любимым учеником. И как бы слегка мечтал о море, что не осталось незамеченным. И мальчик поехал поступать в Ленинград, в то самое военно-морское училище, которое в свое время окончил папа Натальи и где учился ее старший брат. Вот такая история. Очень симпатичная. Теперь Наталья все рушила. Что скажет мама всем? Всем своим бывшим ученикам, с которыми часто встречалась и в разговорах с которыми о житье-бытье не забывала упомянуть о дочери: все там же, на Севере. Каково было ей, Натальиной маме, смотреть в глаза своему любимому ученику и любимому зятю после того, что натворила ее дочь? Тоже, между прочим, ее ученица.

«Господи, за что?» — тихо повторяла мама в те минуты, когда не кричала и не обзывала Наталью всякими, в основном плохими, словами. И ведь не скроешь, что дочь не только от мужа ушла, а еще и отца у двоих детей увела. Господи, за что?

Наталья шла по улице, тащила за руку упирающуюся Ольку (девочку хорошенькую — в отца, а упрямую в нее — Наталью) и думала об одном. Как бы не встретить кого-нибудь из одноклассниц, которые почти все живут на этой самой улице. Ведь эта Наташа, или Света, или Галя, каждую из которых она сейчас очень не любила, обязательно спросит:

— Ты там же, на Севере?

Еще вчера она бы жестко и с вызовом ответила: