Книга Прекрасные тела - Лора Каннингем

— Ничем мужика не остановишь, — со смехом подытожила Грета, — если он хоть раз сходил налево.

И вот теперь Боб, любимый ею на протяжении пятнадцати лет муж, вступил в братство неверных. Что ж, Сью Кэрол не пойдет по стопам своей матери — ни прощения, ни печенья, ни злобных ток-шоу. Она — другая, даже если Боб такой, как все.

Она умная, талантливая, симпатичная, в чем нет никаких сомнений. Ей стоит только свистнуть, чтобы привлечь любого понравившегося мужчину; в сущности, они сами к ней липли, а она только их отталкивала. Сью Кэрол стройная, но с большим бюстом. В Кентукки о таких говорили: «фигуристая» или «с такой фигурой не пропадешь». К тому же Сью Кэрол поет. Если в своем актерском даровании она время от времени сомневалась, то голос не давал повода для сомнений. Она поет ничуть не хуже Долли и почти так же душевно, как Лоретта.[18]У нее настоящее колоратурное сопрано, и голос поможет ей выбраться из беды, как дюжину раз случалось в юности. Сопрано Сью Кэрол помогло ей удрать из «дома в колониальном стиле» и вообще из Кентукки. Во многом благодаря своим вокальным данным она вышла замуж за красивого, убийственно красивого актера, происходившего из семьи со «старыми деньгами». Правда, его вдовствующая мамаша (Сью Кэрол называла ее Женщиной-пауком) не давала сыну ни цента из этих денег, но все же они существовали неким фоном, внушали какую-то зыбкую надежду.

Сью Кэрол ненавидела мать Боба, эту самку скорпиона, той особой ненавистью, которую женщина может испытывать к своей свекрови из-за того, что та загубила мальчика, который вырос, чтобы стать ее супругом.

Женщина-паук то сюсюкала («Ну же, малыш, поцелуй, поцелуй свою мамочку!»), то огрызалась («Оставь меня в покое, не видишь, у меня мигрень?»). Вот поэтому Боб совершенно запутался и, уже став взрослым, по привычке исповедовал такую же любовь-ненависть, занимаясь сексом все с новыми и новыми женщинами, видимо, чтобы разобраться в этой путанице. Может быть, он искал свою Женщину-паука — такую, чтобы не сбрасывала его со своих коленей? Но особенно ужасно мать Боба вела себя, когда дело касалось денег. Она унаследовала миллионы, но всегда держала при себе только маленькую блестящую сумочку из паучьей… то есть змеиной… кожи (размером с пачку бумажных салфеток), словно иллюстрируя свою любимую фразу: «У меня просто нет к ним доступа, милый. Ты уж лучше попробуй заработать сам». Ее дочь Дафна, сестра Боба, находилась в психиатрической клинике. Время от времени ее выпускали, и она сразу же отправлялась в «Блумингдейлс» или «Бергдорфс» и совершала — по кредитной карточке — покупки на сотни тысяч долларов. Все вещи мать аккуратно возвращала в магазин, как возвращала и Дафну — в больницу «Силвер-Хилл», где ей назначали какое-нибудь новое лечение. «Деньги свели всю семейку с ума, — думала Сью Кэрол, — и все-таки это лучше, чем не иметь вообще ни гроша».

Сью Кэрол всегда предполагала, что на счету у Женщины-паука куча денег, а значит, когда-нибудь Бобу и его сестре тоже кое-что перепадет. Происходить из семьи с деньгами совсем не то же самое, что из семьи без денег: Боб казался более уверенным в себе, как будто у него есть невидимая подушка безопасности на случай, если он попадет в аварию.

Деньги.

Что ж, теперь им с Бобом предстоит развод, и перед Сью Кэрол встает вопрос: стоит ли ей претендовать на часть его денег или нет? В течение пятнадцати лет она была ему хорошей женой, так почему бы и нет? А что с квартирой? Может быть, спустя какое-то время заявить свои права на «11 H» («H», как в «hell»,[19]так она всегда объясняла разносчикам из тайского ресторана, когда заказывала лапшу)? Разве измена Боба дает ему право единолично владеть двухкомнатной квартирой с фиксированной квартплатой и видом (пусть и отдаленным) на Центральный парк, а также на кусочек реки? А встроенные шкафы, а кухня, отделанная мореной сосной (Сью Кэрол лично этим занималась)? А как насчет ее медных горшков, бразильской пальмы, дивана, покрытого старым лоскутным одеялом из Бутчер-Холлоу? Разве Сью Кэрол, как пострадавшая сторона, не может рассчитывать на компенсацию? Может быть, даже на алименты?

Сью Кэрол выпрямилась, ухватившись за шест, и попыталась оглядеться «видящим» глазом. Нет, черт подери, она не возьмет ни цента. Он подонок, а деньги подонка ей не нужны. Она покажет ему, покажет, что может преуспеть сама по себе. И пусть оставляет себе квартиру: он ее осквернил, так пусть она будет его холостяцким логовом. Да, Сью Кэрол тридцать шесть, но выглядит она на двадцать шесть, значит, и на мир надо смотреть глазами двадцатишестилетней. Еще не слишком поздно: она все еще может стать той, кем призвана стать… причем сама по себе.

Сью Кэрол посмотрела вниз, на сумки, заключавшие в себе все, что было ей дорого, всю ее историю. Она почувствовала себя своим самым любимым персонажем во всей мировой драматургии — Бланш Дюбуа.[20]

«Я всегда зависела от доброты первого встречного».[21]

Разве какой-то мужчина не помог ей перенести сумки через турникет? Разве не найдется в Нью-Йорке человек, который поможет ей найти другую работу, другую квартиру с низкой арендной платой? Да, если она будет упорно добиваться своего и сохранит веру в свои силы, то все у нее получится.

«Что ж, здорово», — подумала Сью Кэрол, а поезд тем временем с грохотом прибыл на «Четырнадцатую улицу».

Вагон дернулся, и на Сью Кэрол навалился какой-то толстяк.

— Простите, мисс, — сказал он с ударением на слове «мисс».

Сью Кэрол порадовалась, что сняла обручальное кольцо (оно было витое, и переплетения золотых нитей ассоциировались со змеями). Мисс. Видимо, она уже выглядит одинокой. А может, просто молодой. Все говорят, что она выглядит моложе своих лет. На прошлой неделе ей даже предложили сыграть пятнадцатилетнюю, а две недели назад мужчина в очереди в банк сказал: «Эта девушка здесь стояла».

Девушка. Хотя в свои тридцать шесть Сью Кэрол гордилась званием женщины и не имела ничего против, если ее считали за таковую, она все же залилась румянцем и приняла это обращение «девушка» как неожиданный комплимент. Девушка. Это значило, что у Сью Кэрол больше шансов, что можно не сокрушаться о потерянных годах, а нужно взять и выкинуть их из памяти «Просто забудь о последнем десятилетии, — скомандовала она себе. — Ты начинаешь новую жизнь».

Сью Кэрол унеслась в заоблачные выси, иначе как объяснить, что, хотя она собиралась выйти на «Четырнадцатой улице», двери поезда открылись и закрылись прежде, чем рассеянная пассажирка успела подхватить свои пожитки. Она отвлеклась на толстяка, на собственные мысли, на свое «одноглазое» видение.

Дьявол, она пропустила свою остановку. Или просто остановку? Где, черт подери, эта Бутан-стрит? На какую ветку, на какой поезд ей нужно сесть, на какой станции выйти? Сью Кэрол глубоко вздохнула, собираясь спросить об этом толстяка. Кто-то ведь должен знать, как туда добраться. А она должна попасть к Джесси, без сомнений, хоть и с опозданием, но она все-таки туда приедет.