Книга Лунная соната - Карен ван дер Зее

Саманта уже почти лежала в его объятиях. Дэвид подхватил ее на руки, и этого движения оказалось достаточно, чтобы безумные чары несколько рассеялись. Саманта вырвалась и отступила назад.

— Мы немного забылись, — смущенно пробормотала она и, подхватив с пола халат, исчезла из комнаты.

— Идиотка! — вслух ругала себя Сэми, нырнув в кровать. — Чего тебе еще надо? Ждешь, пока состаришься?..

Нет, все правильно, потом будет хуже… она поступила разумно… Но ей представлялось, как он целует ее грудь и зарывается лицом в непослушные кудри.

«Ты так сладко пахнешь», — звучало у нее в ушах.

Дэвид плюхнулся в кресло, приходя в себя. Какой там сон! Перед глазами стояла Саманта в полупрозрачной ночной рубашонке, со спутанными кудрями, заспанная и прелестная. Черт бы ее побрал! Господи, из железа она, что ли, сделана? Ведь он явственно чувствовал, как она буквально пылала, когда он ласкал ее грудь: чувственный рот Саманты не мог обмануть его. Я твоя, твоя, кричало ее тело, возьми меня!

Постепенно напряжение спало, и Дэвид зевнул. Тихонько пробираясь в свою спальню, он не удержался и шагнул в ту сторону, где находилась спальня Саманты. Дверь была приоткрыта. В комнате горел ночник. Дэвид осторожно вошел и замер на пороге: освещенная лунным светом, разметавшись, как после любовных игр, на кровати, она спала… Господи, когда он последний раз смотрел на спящую женщину, когда последний раз так страстно хотел лечь рядом и сжать красавицу в объятиях?

Саманта вздохнула и повернулась к нему спиной, а Дэвид, как вор, осторожно шагнул назад. Почему, почему он так хочет эту женщину? Такую уклончивую, всегда занятую, часто сердитую и постоянно отказывающуюся от его помощи? Ответа он не находил. Знал только, что при виде Саманты у него тут же вскипала кровь. Он упивался ее женским ароматом, запахом волос, кожи. При всей ее чистоплотности она источала какой-то ни с чем не сравнимый аромат, который сводил его с ума, едва он только оказывался с ней рядом. А какое наслаждение поддразнивать ее: она тут же вскипала и метала молнии. Так бы и съел ее!

Саманта сидела, скрестив ноги, на кровати и зубрила ненавистную экономику. Бизнес и закон — нет ничего противнее! Главное — она ничего не понимает, а ведь вроде не так уж глупа.

В дверь постучали. Дэвид, подумала она, кто же еще!

— Саманта? Есть кто-нибудь? Сэми?

— Никого, кроме меня. Входи!

Дэвид вошел в комнату и осмотрелся.

— Занимаешься? Что это был за шум?

— Лампа упала.

— Сама по себе? — спросил он лукаво.

Она стрельнула в него острым взглядом, но промолчала.

— Как насчет выпить?

Она отрицательно покачала головой.

— Мне надо заниматься. Бизнес и закон — вам говорит это о чем-нибудь?

— Мало, особенно когда я гляжу на тебя. Ну, Саманта, не хмурься. Отложи-ка свои тетрадки, и давай поболтаем, но сначала я все-таки принесу выпить и апельсины. Ну что тебя так расстроило? Ведь явно же не учеба, да? Ладно, жди.

Саманта встала с кровати, причесалась, собрала книги. Он прав, она действительно упряма и несговорчива, но что делать? Ей же действительно необходимо получить образование.

Надо пойти и объяснить ему, что она не такая уж и плохая, просто вынуждена относиться к себе строго. Это он может сидеть, почитывать детективы и не заботиться ни о чем.

Дэвид был на кухне. Он налил себе виски, а ей — божоле, положил апельсины и нож на поднос и уже готовился идти, когда вошла Саманта.

— Дэвид, я ценю вашу помощь, не думайте, что я совсем уж неисправимая. Но учиться за меня вы не можете.

— Прошу. — Он подвинулся, приглашая ее сесть.

Саманта устроилась рядом и моментально забыла о том, что ей надо заниматься. Какие там уроки, когда у нее в глазах потемнело от его близости. Резкий мужской запах пьянил ее, мутил рассудок. Как права Джина: сколько можно быть одной? Ее тело созрело для любви давно, так зачем она мучает себя? Во имя какого будущего лишает себя плотских радостей?

Но… но все же пока ей нельзя заводить любовную интрижку… а как иначе это называется? Мысль, что она вызывает в нем жалость, не шла из головы. Зачем же он тогда лезет со своей помощью? Зачем допытывается, чего она хочет? А жалости Сэми не терпит. Она сильная и независимая женщина, пусть и не богатая, но у нее есть цель. И она не намерена поддаваться чарам полузнакомого мужчины, даже если это копия «Давида» Микеланджело.

— Извините. — Она отодвинулась. — Мне не очень хорошо, видимо, вы в одном правы: я устала. Но выхода у меня нет, учебу я не брошу.

— Конечно, конечно, — согласился он.

Саманта залпом выпила бокал божоле — не пропадать же добру! — и вышла, уже за порогом буркнув: «Спасибо».

Дэвид все понял: он был слишком мужчина, чтобы не понять и ее усталость, и напряженный голос, и поспешное бегство. Однако сколько достоинства в этой спине, сколько мужества надо иметь, чтобы вот так встать и уйти, вместо того чтобы броситься к нему в объятия! Да, она достойна восхищения, его подкупают ее независимость, отсутствие женского своекорыстия и прилипчивости. Характер налицо, и незаурядный, прекрасный.

Саманта, гордо распрямив плечи, шла к себе, но вдруг споткнулась — и растянулась на полу. Слезы отчаяния, злости, жалости к себе непроизвольно полились из глаз. Она лежала и плакала.

Глава пятая

Услышав какой-то глухой стук, Дэвид выскочил из кухни и помчался на шум. Боже! На полу в холле лежала Саманта и захлебывалась в слезах.

— Вы ушиблись?

— Нет! — прорыдала она. — Ковер толстый, я ничего не почувствовала.

У нее был такой несчастный вид, что у него сердце перевернулось. Конечно, он понимал, что она плачет не от боли… Но все-таки смотреть на нее было мучительно. Хотелось взять ее на руки, прижать к груди и не отпускать… никогда. Вместо этого Дэвид просто подал ей руку и, когда она встала, подвел ее к софе.

— Сэми, вы не так устали, как думаете, просто у вас стрессовое состояние.

— Как и у половины населения страны. — Она потерла щиколотку.

— Вот именно. Но почему бы вам не быть в другой половине, у которой нет стресса?

— А себя вы к какой половине относите? — Она раздраженно мотнула головой, и ее кудри закрыли лицо пушистым покрывалом.

— Вы перетрудились, — продолжал Дэвид, не обращая внимания на ее колкости, — а еще учеба и возбуждение. — И вышел.

Должен же был кто-нибудь сказать ей это, чтобы она задумалась? Он хотел еще добавить, что она почти не спит, плохо и мало ест, совсем не бывает на воздухе, но сдержался, иначе начнется истерика, а истерик он не переносил.

Когда через десять минут Дэвид вошел к ней, она все так же сидела на софе и листала какую-то тетрадку.