Книга Экс-баловень судьбы - Марина Серова

— Из милиции? — немного удивившись, окинула взглядом Вера Иосифовна мой не очень представительный вид.

— Не совсем из милиции… — нарисовав одну из самых очаровательных своих улыбок, принялась я исправлять положение. — Я пока учусь, и руководитель диплома поручил мне собрать дополнительные материалы по этому делу.

Не могу сказать, что на лице Веры Иосифовны отразился безудержный восторг по поводу этой новости, но, немного подумав, она все-таки пригласила меня в свой кабинет.

Скинув плащ и предложив мне присесть, она заняла свое руководящее кресло и начала беседу именно так, как я и предполагала:

— Вряд ли я смогу сообщить вам что-то важное. С тех пор как Анатолий Федотович уволился из университета, мы почти не общаемся. Кстати, почему вы решили обратиться именно ко мне? Его теперешние коллеги гораздо больше могли бы сообщить вам о нем.

— С его теперешними коллегами я уже беседовала, и они ответили на все интересующие меня вопросы, — немного приукрасила я ситуацию. — А к вам мне посоветовала обратиться жена профессора Разумова, Надежда Сергеевна. Она рассказывала, что вы довольно тесно общались…

В свете того, что поведала мне секретарша, мне была очень интересна реакция Веры Иосифовны на мое упоминание о жене профессора, и я специально не стала уточнять, кто именно и с кем тесно общался. Но, увы, гадальные кости оказались правы: даже в такой мелочи меня не преминуло постичь разочарование. Великолепная Вера Иосифовна не выразила на своем лице ни малейших эмоций по поводу услышанного и так ловко оставленной мною недоговоренности. Она ответила просто, что одно время они с мужем действительно тесно общались с семьей Разумовых, но дело это давнее, и контактов они давно уже не поддерживают.

— Однако Надежда Сергеевна говорила, что вы продолжаете… продолжали общаться с профессором и после того, как он уволился из университета.

Лицо мадам Зильберг отобразило едва заметную досаду, какая бывает, когда вам надоедает муха, но почти в ту же секунду приняло свое обычное непроницаемое выражение.

— Иногда у нас возникали общие дела по работе…

— А какие именно, вы не могли бы уточнить?

— Не думаю, что это имеет отношение к делу, которым вы занимаетесь.

— И все-таки хотелось бы знать. В нашей работе никогда нельзя заранее предсказать, что может относиться к делу, а что — нет.

Вера Иосифовна тяжело вздохнула, выражая неудовольствие моим чрезмерным упорством, и сказала, кажется, первое, что пришло ей в голову:

— Иногда у нас проводятся совместные межвузовские конференции, семинары… Поскольку мы раньше работали вместе, нам легче было решать некоторые организационные вопросы. По этому поводу мы и встречались.

То есть отвечать ты не хочешь. Ладно, так и запишем. Я перешла к другой теме.

— А почему Разумов уволился из университета? Ведь, насколько я знаю, он проработал здесь большую часть своей жизни?

При этом вопросе лицо моей собеседницы стало не просто непроницаемым, а каким-то железобетонным.

— Здесь у него не было достаточных возможностей для карьерного роста, — проговорила она голосом, в котором уже явственно слышались признаки раздражения, — а в Покровске ему предложили более высокую должность и пообещали некоторые перспективы в будущем.

— Но едва ли он решился бы бросить учебное заведение, где проработал столько времени, имел уже какую-то репутацию и статус, основываясь только на одних обещаниях?

— Я ведь сказала вам: ему сразу предложили положение более высокое, чем то, которое он занимал здесь. Кроме того, ректор Покровского института приходится ему каким-то дальним родственником, так что, кроме обещаний, у Разумова были и некоторые гарантии.

— А не могли быть причиной его увольнения какие-то личные мотивы?

— Какие? — Мадам Зильберг явно избегала смотреть мне в глаза.

— Мало ли какие… Например, любовная интрига…

Удивление, выразившееся на лице моей собеседницы, выглядело таким искренним, что я даже немного смутилась.

— Любовная интрига? Что за вздор?

Играет? Или все интересные сведения, которые сообщила мне Степанида Михайловна, — не более чем досужие домыслы скучающей секретарши? Но если все наоборот и удивление Веры Иосифовны наигранно, надо признать — актриса она великолепная. Однако, если ее задача — скрыть истину, то моя — истину эту установить. Я продолжила атаку.

— Согласитесь, в случае с профессором Разумовым простого предложения переменить место работы явно недостаточно. Наверняка существовала некая первопричина, предопределившая такое решение. Если не интрига, то… не знаю… скандал какой-то…

По лицу моей собеседницы я поняла, что попала в точку. Оно опять сделалось железобетонным, и, кажется, я потеряла последние шансы добиться от нее каких-то сведений.

— Лично я не знаю другой причины, кроме той, которую уже назвала вам. Если же вам этого недостаточно, вы можете использовать все свое воображение для того, чтобы придумать причину, которая вам понравится больше.

— Но возможность любовной интриги вы все-таки отрицаете?

— Простите, девушка, но если вы склонны повсюду видеть любовные интриги, даже в самых обыкновенных, прозаических вещах, то вам следовало бы заниматься не расследованиями преступлений, а сочинением любовных романов. А сейчас прошу извинить: у меня много работы.

В голосе Веры Иосифовны звучали уже нескрываемые раздражение и недовольство. Что-то тут нечисто! Но было совершенно очевидно, что мадам Зильберг больше ничего не скажет, причем не только сегодня, но и позднее, если бы мне вдруг понадобилось еще раз обратиться к ней за комментариями. Похоже, я имела неосторожность разозлить ее.

Ладно, не все коту масленица. Мне не оставалось больше ничего, как вежливо попрощаться и убраться восвояси. Степанида Михайловна сидела за своим секретарским столом, опустив глазки с видом провинившейся школьницы. Похоже, она думала, что все это время мы обсуждали ее оригинальную версию увольнения профессора Разумова, и она боялась, что я сейчас начну предъявлять ей претензии в несостоятельности такой версии.

Но претензий я предъявлять не стала, а так же вежливо попрощалась с секретаршей, как и с ее начальницей, и, выбравшись на свежий воздух, попыталась привести в порядок мысли и систематизировать сведения, полученные мною в результате двух очень разных разговоров с двумя очень разными женщинами.

Секретарша чересчур откровенна, начальница чересчур скрытна — вот вам и первая противоположность. Вторая в том, что иногда слишком подробное изложение каких-то событий преследует только одну цель — отвлечь внимание от других. Тогда возникает вопрос: пыталась ли секретарша своей неуемной откровенностью отвлечь мое внимание или изливала все, что у нее на душе, без всякой задней мысли?

Теперь — Зильберг. Явно старается что-то скрыть. Но что? Какие-то факты, которые могут иметь отношение к убийству профессора, или просто нелицеприятный случай из своей биографии?