Книга Сердце язычницы - Патриция Мэтьюз

– Благодарю, Джеймс. Останьтесь здесь, – обратилась леди Анна к лакею.

Тот учтиво наклонил голову и отошел в угол, не спуская взгляда с угрюмого Радда.

– Итак, – начала леди Анна, – вы даже хуже, чем я предполагала, Радд. Я наняла вас вовсе не для того, чтобы вы похитили эту девушку, даже не спросив ее согласия. И уж конечно, не для того, чтобы держали ее взаперти на затхлой воде и испорченной пище. Более того, вы пытались... пытались напасть на нее!

– Все это ложь, ложь!

– Молчать! – Леди Анна сопроводила окрик резким стуком трости. – Вы не заслужили и фартинга, не говоря уж о тысяче фунтов! Немедленно избавьте меня от своего присутствия!

– Но... как же это? – опешил Радд. – Вы не понимаете... я должен получить деньги, просто должен! Я честно их заработал. Только силой мне и удалось увезти девчонку с острова! Вы же не думаете, что она отправилась бы со мной добровольно?

– Ну хорошо, а жестокое обращение?

– Говорю вам, она лжет!

– Достаточно взглянуть на нее, чтобы понять, кто из вас двоих лжет. Джеймс! Выдворите этого человека из моего дома.

– Я буду жаловаться!

– Как вам угодно. Но прежде чем обратитесь куда-либо с жалобой, советую взвесить хорошенько, чье слово будет принято во внимание – ваше или леди Анны Монрой. Меня все знают и уважают, а у вас темное прошлое. К тому же деньги позволят мне отыскать вас даже на краю земли, вздумай вы причинить вред мне самой или моим близким. Джеймс!

Лакей поволок Радда к двери. Тот вырывался, упирался ногами в пол и брызгал слюной, выкрикивая угрозы.

– Ах да, Джеймс, заплатите кебмену. До Монрой-Холла путь не близкий. Пусть он отвезет это никчемное создание в Лондон.

– Слушаюсь, миледи.

У самых дверей Радд обернулся:

– Вы еще пожалеете, ох как пожалеете! И вы, и ваша грязная туземная сучка! Уж я об этом позабочусь!

Глава 4

Низкопробный мюзик-холл на побережье, известный под названием «Лачуга углекопа», был, по обыкновению, переполнен. Тут можно было встретить и гвардейца в щегольском мундире, и хлыща с подозрительными наклонностями, подкрашенного и подвитого, и человека светского – словом, представителей всех общественных слоев и самых разных занятий. Прокуренный зал был набит битком, на плохо освещенной сцене, завывая непристойную песенку под расстроенные клавикорды, развлекал клиентов ужимками и прыжками престарелый комик Джо Велс. В углу шла шумная попойка.

Все это ничуть не занимало Дэвида Тревелайна. Он сидел за своим столом в полном одиночестве, угрюмо глядя в стакан с бренди. Даже Джо Велс и его веселые непристойности не могли в этот вечер поднять ему настроение, хотя обычно он слушал старика с удовольствием, то и дело разражаясь одобрительным смехом. Сегодня все казалось пресным, даже соленые шуточки. О вечерах вроде этого думаешь: скорее бы прошел, да и забыть о нем!

Для начала Дэвид зашел в клуб на Сент-Джеймс-стрит, сел играть в кости и сам не заметил, как проиграл пятьдесят фунтов. Решив отыграться, он взялся за карты, и дело пошло на лад, но тут Джонни Бонд ни с того ни с сего назвал его шулером и устроил скандал. Рассвирепев, Дэвид вскочил и с размаху влепил ему такую пощечину, что под потолком зазвенело.

– Я требую сатисфакции! – завопил Джонни, потирая быстро краснеющий след пятерни.

– Что? Вы требуете сатисфакции, когда оскорблен я?! Впрочем, все равно. Я дам ее вам с величайшим удовольствием, мистер Бонд. Завтра на рассвете, в Мидоу. Я выбираю пистолеты!

– Согласен, – ответил тот, не отнимая ладони от щеки. – На рассвете, в Мидоу.

Посидев в «Лачуге углекопа» и поразмыслив за стаканом бренди, Дэвид остыл и уже сожалел о том, что в клубе вышла такая безобразная сцена. Отец постоянно твердил ему, что человек светский должен держать себя в руках при любых обстоятельствах, но, увы, единственный отпрыск лорда Тревелайна был для этого слишком горяч. Оставалось читать лекции и надеяться на перемены.

Дэвид подавил вздох, откинул со лба прядь светлых волос и обвел взглядом помещение. Глаза у него в безмятежные минуты были голубые, но легко темнели от гнева и любого другого сильного чувства. Двадцати трех лет от роду, высокий и хорошо сложенный, он слыл красивым молодым человеком.

Нет, решительно все в этот вечер было не так. Стоило только посмотреть на завсегдатаев, что слушали пошлую песенку развесив уши, как во рту возникал кислый привкус. Здесь никто ни в чем себе не отказывал. Одним нравилось наливаться пуншем, джином, бренди или хотя бы шерри с водой, другие жадно набивали себе животы кушаньями начиная от незатейливых яиц-пашот до сложного валлийского пирога с почками.

Вдруг, совершенно ни с того ни с сего, Дэвид задался вопросом, чего ради он посещает такого рода заведения и якшается с подобной братией. Можно подумать, он, как и другие, не мыслит жизни без спиртного, азартных игр и регулярных визитов к проституткам. Это не подобает будущему лорду Тревелайну, наследнику знатного и богатого рода, о чем, кстати сказать, неустанно напоминает ему отец, уважаемый член палаты лордов. Положение обязывает, не так ли?

Дэвиду пришлось согласиться с этим бесспорным аргументом. Однако жизнь английского дворянства со всеми своими устоями, нормами и правилами разительно напоминала болото. От такой жизни человек с горячей кровью мог просто зачахнуть, умереть от скуки и однообразия.

Дэвид снова окинул взглядом зал, на сей раз снисходительно. Да, здесь господствовали низменные побуждения, но это хоть разгоняло сплин.

Джо Велс закончил наконец распевать и сорвал аплодисменты, сопровождаемые громкими криками одобрения. Раскланиваясь на ходу, комик скрылся в боковой дверце, откуда тотчас появился совсем иной персонаж – статный человек лет тридцати пяти с пламенеющими рыжими бакенбардами, одетый по последней моде. Его головной убор был залихватски сдвинут на затылок, толстая золотая цепочка спускалась к карману, где, как знали завсегдатаи, находились дорогие часы. Единственной странностью его облика был размер ног: плотно облегающие сапоги казались на нем женскими. При ходьбе он изящно опирался на трость с резным набалдашником.

Послышались крики:

– Хей-хо, Дики Берд, приятель!

– Спой нам что-нибудь позабористее!

– Что-нибудь новенькое, Дики!

– Давай, Дики, да погорячее, чтоб чертям стало тошно!

Весело улыбаясь, вновь прибывший жестом попросил тишины. Это был Ричард Берд, кутила и франт, человек светский, объездивший полмира, остряк и повеса, неслыханный волокита, а ко всему прочему еще и сочинитель двусмысленных, но вовсе не пошлых песенок. Его появление весьма обрадовало Дэвида; он откинулся на спинку стула с бессознательной улыбкой, предвкушая развлечение и наконец ощущая себя в своей тарелке. Дик Берд, его давний и лучший друг, отыскав взглядом Дэвида в толпе, подмигнул ему с самым плутовским видом. При этом он не переставал жестами утихомиривать горланящую аудиторию. Когда гуляки выдохлись и затихли, Дик раскланялся.