Книга 419 - Уилл Фергюсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Побудешь тут минутку? — спросила она его перед «Сирзом». — Мне нужно еще пару мелочей прикупить.
Поскольку «минутка» — понятие растяжимое, Лора с кучей пакетов вышла из «Сирза» добрых полчаса спустя. Отец сидел на скамейке и глядел в пол.
— Окаменелости, — сказал он. — Гляди.
Она хлопнулась на скамейку, сдула волосы со лба.
— Прости, что так долго.
— Вон, гляди — видишь? Между плитками — окаменелости. — Он заозирался. — Только здесь. Больше нет нигде.
Окаменелости? Она не сразу сообразила, о чем это он. Не настоящие окаменелости, само собой. Копии, вмонтированные в пол вокруг скамейки. Декоративные окаменелости.
Отец встал, улыбнулся.
— Я сначала подумал, это нефтяные штучки. Город нефти и все такое. А потом увидел еще. — Он был в восторге — ну, насколько умел в нем бывать. — Пошли покажу.
Он потащил ее к соседним скамейкам.
— Вот, видишь? — Показал завитушки в полу. — Ветер.
И впрямь. Полуабстрактные облака, распускаются, как дыхание на сказочных иллюстрациях.
— И еще, — сказал он и помчался дальше, а она не поспевала, ее тормозили пакеты. Отец — из тех, кто всегда предлагает понести чужие сумки; если сейчас не предложил — значит взаправду околдован. — Гляди! — И он указал на пол, где концентрическими кругами расходился волнистый узор, точно камешек бросили в пруд. — Волны, — пояснил он не без гордости.
— Ну да, — сказала она. — Раньше не замечала.
Глаза у него горели.
— Я сам не сразу понял, но окаменелости — это земля. Потом воздух и вода. Стихии. — Он снова посмурнел. — А огня нет. Я тут все обошел.
— Пап, — сказала она, — тяжело уже с пакетами.
— Ой, прости. Давай я. — Они почти добрались до ресторанного дворика. — Ты что будешь? — спросил он. — Угощаю.
— Да что-то есть не хочется, — сказала она. — Хотя, видимо, надо. Китайскую? Или греческую.
— Нормально. Я, пожалуй, итальянскую, — сказал он.
Он жевал что-то из «Сбарро», она что-то из «Опа!», они болтали про ее новую квартиру и какой оттуда вид на город. Взгляд отца уплыл к стеклянному потолку — и внезапно вспыхнула улыбка.
— Нашел, — сказал он. Он смотрел вниз, вот в чем проблема.
Она подняла голову, тоже увидела. Золотые лучи вокруг светового люка, прямо над двориком. Не огонь — солнце. Кто-то очень постарался вписать четыре стихии в интерьер торгового центра. Намеком на нечто большее.
— Только снега нет, — засмеялась Лора. — А я думала, это пятая стихия. По крайней мере, у нас тут.
Он поразмыслил.
— Снег. Вода плюс воздух, минус солнце, чтобы получился холодный. — И затем, сияя, — они ведь отыскали свои сокровища: — Мы всё нашли.
Она хотела сказать: «Не мы, а ты». Но улыбнулась, ответила:
— Это точно.
Юнец в шелковой рубашке прихлебывает пряный чай и просматривает почту в интернет-кафе. Мы в Фестак-тауне, в Лагосе, на материке. Деревня в городе. Лабиринт улиц, и все переплетены, проезды выводят в переулки, переулки — в тупики. В Фестак-тауне вечно блуждаешь кругами.
В кафе — ряды мониторов. Сгорбленные плечи, сигареты. Дребезжит вентилятор на потолке. За окном — автомобильные гудки, взревывающие моторы, полетевшие глушители.
Юнец в шелковой рубашке нашел Лориного отца на сетевом форуме школьных учителей на пенсии и выслеживал в киберпространстве неделями. У юнца были и другие планы — глина, из которой он лепил сейчас будущие замыслы, предприниматель из Таллахасси, пастор из графства Уиклоу, — однако сосредоточился он на учителе-пенсионере, унылом, судя по всему, субъекте: оставляет комментарии на столярных сайтах и форумах, комментирует комментарии к своим комментариям, публикует фотографии внуков, советует, как выбрать шило и как лучше паять швы.
— Я какой-то трубочист, — говаривал Генри.
— Если я тебя поцелую, мне выпадет удача? — отвечала Хелен.
— Мне — выпадет, — говорил он. — Тебе — не уверен.
«Я какой-то трубочист».
Поначалу Генри посмеивался, но месяцы шли, и веселье поугасло.
— Чищу трубы. Поставляю кучерские кнуты. Делаю великолепные корсеты из китового уса. Доставляю молоко к вашим дверям. Я врач, хожу по домам.
Он был учителем труда (ныне на пенсии), то есть большую часть жизни развивал навыки, на которые больше не было спроса.
— Сейчас вообще труд-то преподают? — спрашивал он жену. — В обычных школах, неспециализированных? — Мастерство, которое он оттачивал и пытался передать другим, ныне считалось «ремеслом», а не первоосновным знанием.
— Кончай ныть, — говорила Хелен. Генри все принимал слишком близко к сердцу. — Труд — умирающее искусство? Ты на домоводство посмотри. Было время, когда образованная домохозяйка собой гордилась. А теперь что? Хлеб, торты, шитье — это же просто хобби.
— Вот, значит, до чего мы докатились? Хобби?
— Моя бабушка сама сучила пряжу и плела кружева. Я даже не знаю, как подступиться. И что-то я не замечала, милый, чтоб ты строил водяные колеса и ветряки.
Но в этом-то все и дело. Генри Кёртис умел с завязанными глазами разобрать карбюратор, собрать, смазать и мигом отрегулировать на режим холостого хода. Но карбюраторов больше не выпускали; они никому не нужны. У его жены прекрасный почерк, но и почерк больше никому не нужен. Паяльники и благотворительные распродажи продуктовых наборов. Карбюраторы и корочки пирогов.
— Мы таем, — говорил он.
— Глупости, — отвечала она.
— Мы исчезаем. День за днем растворяемся и сами не замечаем. Утром бреюсь и удивляюсь, что мое отражение еще не прозрачное.
За ним водилась привычка угрюмствовать — Лора пошла в него. Но на пенсии меланхолия обострилась. И как-то вечером, когда Исчезающий Человек рылся на кухне в поисках предметов, которые двадцать лет не сдвигались с места, не успел он закричать: «Хелен, а где…» — его жена отложила журнал и окликнула его сама.
— Генри, — сказала она. — Давай сбежим. В теплые края.
Появился план, и это взбодрило Генри. Он вышел в Сеть, ввел пару поисковых запросов и чуть не утонул в обилии возможностей. Решил обратиться к друзьям в «Фейсбуке». Те, в свою очередь, посоветовали «опросить сообщество», и он написал сообщение на форуме учителей-пенсионеров.
МЫ С ЖЕНОЙ ПОДУМЫВАЕМ НАДОЛГО УЕХАТЬ В ОТПУСК.
МОЖЕТ, В КРУИЗ. ЕСТЬ ИДЕИ?
«На Аляске замечательно». «Норвежские фьорды. И думать нечего!!! Могу ссылку прислать».
Я ДУМАЛ, ГДЕ ПОТЕПЛЕЕ.
«Может, в Африку?»
НИКОГДА НЕ БЫВАЛ. А НЕПЛОХО БЫ. ТОЛЬКО ПИРАТОВ БОЮСЬ, ХАХА.