Книга Я буду рядом - Кун-Суук Шин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она же не удостоила меня взглядом и в этот раз. И она по-прежнему держала руки в карманах.
– Мы дружим с детства, – сказал он. – Она учится в Университете К., сейчас в академическом отпуске и хотела бы посещать ваши лекции. Мы пришли попросить вашего разрешения.
Когда я услышала, что они друзья детства, в памяти немедленно всплыло лицо Дэна.
– Ты хочешь сказать, что она взяла академический отпуск в своем учебном заведении?
– Да, – ответил юноша.
– Как вас зовут?
– Юн Миру.
И хотя за девушку отвечал ее друг, профессор Юн обращался прямо к ней.
– Мир?
– Нет, сэр. Не Мир. Миру.
Юн Миру. Я про себя прошептала ее имя, чтобы никто не мог услышать. Юн Миру. Юн Миру.
– Почему ты все время отвечаешь за нее?
Мен Сё застенчиво улыбнулся.
– А почему вы хотите посещать именно мои лекции? – обратился профессор к девушке.
Миру подняла голову. Наконец-то! Я смогла увидеть ее лицо. Она немного прищурилась. Ее черные глаза казались одним сплошным зрачком. И хотя она опустила голову, я разглядела ее гладкий лоб, ровный и тонкий нос, полные и чувственные губы. Это было прекрасное лицо с безупречной кожей. Любой бы мог навсегда запомнить такое лицо. Но в этот момент она вытащила руки из карманов. Меня словно током стукнуло. Это была непроизвольная реакция. Ее ужасные руки. У девушки с таким лицом оказались иссохшие и сморщенные кисти и ладони. У Миру, обладавшей чудесными темными глазами и чистой кожей, оказались руки старухи. Это и был ответ на мое острое любопытство, почему я не переставала гадать, кто же она такая, пыталась разглядеть ее лицо на лекции. Это был и одновременно ключ к пониманию несоответствия, которое нельзя было объяснить лишь одной ее яркой юбкой. Вероятно, она почувствовала мой взгляд и тут же спрятала руки в карманы. Но, похоже, профессор Юн тоже успел разглядеть ее руки. Он выглядел таким же удивленным, как и я, когда непроизвольно вздрогнула, впервые увидев то, что скрывала эта девушка. В кабинете повисло неловкое молчание.
– Что случилось с твоими руками? – спросил Миру профессор Юн.
Я и не представляла, что профессор Юн может так прямо спросить человека, на руки которого даже смотреть было больно. Миру снова вытащила руки из карманов, вытянула их вперед и растопырила пальцы. Этого я от нее никак не ожидала. Она так смотрела на свои руки, будто они принадлежали не ей, а кому-то другому.
– Я обожгла их.
Я впервые услышала ее голос. Он был чистым и звонким.
– Ты обожгла их кипятком?
– Нет, бензином.
– Должно быть, это очень больно, – тихо произнес профессор Юн, обращаясь к самому себе. Он не спросил, как это произошло.
Миру ответила:
– Да.
– Но ты ведь не считаешь руки символом того, кто ты есть?
При этих словах у меня все внутри сжалось, но Миру держалась абсолютно спокойно. Мен Сё вскинул брови и напряженно выпрямился на диване. Казалось, он хочет прервать этот разговор, чтобы не зашел дальше.
– Что ж, профессор, мне кажется, вы даете свое согласие.
Профессор Юн поднял голову, но посмотрел на Миру, а не на юношу.
– Куда бы ты ни пошла, ты везде привлекаешь внимание.
В комнате снова воцарилось неловкое молчание.
– Прежде чем увидел твои руки, я заметил тебя. Мы никогда раньше не встречались, но ты обладаешь неповторимым сиянием.
– Да?!
– Твои руки, освободи себя от ощущения своих рук.
– Как?
– Если ты хочешь освободиться, тогда можешь посещать мои лекции. Ну а если нет, то не стоит попусту тратить время.
Темные глаза Миру мрачно смотрели на профессора Юна. Я вдруг поняла, что в ее странной энергии чувствовалась примесь тревоги. Сейчас ее глаза буквально светились тревогой и страхом, и, казалось, она вот-вот бросится на профессора Юна. Но в следующее мгновение ее веки затрепетали, и она перевела взгляд на меня. Полные мольбы и вопросов, ее глаза словно искали спасения. Я вдруг тоже выпрямилась на диване, а затем протянула ей руку. Ее темные глаза сосредоточились на моей протянутой руке. Мен Сё встал и ласково взял ее за руку. Ее сморщенная обожженная рука доверчиво скрылась в его большой и сильной ладони, словно это было самое подходящее для нее место в мире.
– Мы пойдем.
Миру тоже встала. Юноша повел ее к двери и уже собирался выйти из кабинета, как вдруг остановился и обернулся.
– Чон Юн, – отчетливо произнес он мое полное имя. – Прошел уже целый год.
Мне не показалось странным, что он вот так произносит мое полное имя. Поскольку я сама узнала его имя во время переклички, то, вероятно, он тогда запомнил и мое имя. И все же, когда он заговорил со мной, у меня появилось предчувствие, что скоро мы втроем будем прогуливаться по городу.
– Я хочу поблагодарить тебя.
Он стоял в дверях кабинета в ожидании ответа. Я не понимала, за что он благодарит меня, но кивнула. Наконец он слегка поклонился профессору Юну. Миру тоже смотрела на меня, ее изуродованная ладонь по-прежнему скрывалась в большой ладони друга.
Когда пара вышла из кабинета, мы с профессором Юном некоторое время молчали. По какой-то причине он вел себя с Миру довольно холодно и неприветливо, но вот глубоко вздохнул и снова превратился в преподавателя, который рассказал нам историю о святом Кристофере.
– Ты быстро печатаешь?
Я молча улыбнулась в ответ.
– Так ты быстро печатаешь? Просто ответь мне, не надо улыбаться.
Я вспомнила, как звучал его голос, когда он требовательно сказал: «Тогда расскажите о том, что знаете!» той девушке на лекции. Я уже давно привыкла молча улыбаться, когда была не уверена в правильности ответа на вопрос. И никто еще ни разу не сделал мне замечаний по этому поводу.
– Вообще-то быстро.
– Насколько быстро?
– Достаточно быстро для того, чтобы мои руки не мешали моим мыслям.
– Понимаю. Завидую людям, которые умеют печатать десятью пальцами. Я пытался научиться, но это оказалось для меня непосильной задачей. Я из тех, кто печатает одним или двумя пальцами. И в отличие от тебя мои руки не в ладу с мыслями. Когда я пытаюсь печатать, мои мысли вынуждены замедлять бег и стараются приноровиться к медленному ритму работы рук.
Я не знала, что можно так говорить.
«Мои мысли вынуждены замедлять бег и стараются приноровиться к медленному ритму работы рук». Манера речи профессора Юна была необычной и незнакомой, но я чувствовала, что смогу понять, о чем он говорит.
Принять решение вырваться из сонливой апатии, которую я ощущала в родительском доме, и вернуться в город мне помогла ночная прогулка в компании Дэна. В ту ночь, когда я и Дэн с налобным фонарем отправились на могилу моей мамы, я едва не спросила его, любит ли он меня. После его рассказа о драке с однокурсником, ставшим полицейским, я вдруг ясно поняла, что должна вернуться в город. И это решение удержало меня от вопроса, любит ли он меня. Я осознала: надо спрашивать человека, любит ли он тебя, только если ты сам его любишь. И совсем не важно, каким может оказаться ответ этого человека. В ту ночь, когда я взяла пригоршню земли с маминой могилы, я приняла решение вернуться в город, но моя душа еще не вернулась сюда и, похоже, бродила где-то далеко. Возможно, это чем-то напоминало чувства профессора Юна, когда он смотрел, как его медлительные пальцы неповоротливо следуют за уже родившимися мыслями в его голове.